Пепел наших костров

Антонов Антон Станиславович

Продавец табачного магазинчика охотно отдал Жанне Аржановой две трубки в обмен на пакет свежих табачных листьев, и Жанна спокойно укатила назад на дачу, даже не подозревая о том напряжение, которое копилось в эти дни в городе.

Дело в том, что на самом верху, в правительстве и в руководстве силовых структур, были куплены далеко не все. У воротил черного рынка был еще не тот уровень, чтобы покупать министров и многозвездных генералов. Их даже теперь неплохо кормили. И решение сломать хребет черному рынку там, на вершине, все-таки дозрело до готовности. Но тут же произошла утечка информации через городские органы власти. Мэр города молчал, но все и так знали, что

он находится в оппозиции к Кремлю, а его замы во всеуслышание заявляли, что городские власти не намерены выполнять дурацкие распоряжения самозванного главы государства. А если Кремль попытается применить силу, то в Москве прольется кровь.

Напряжение достигло высшей точки. Премьер разразился громовым указом об уголовном наказании за участие в незаконных массовых мероприятиях и за публикацию в прессе провокационных материалов. Но он опоздал. Материал, сыгравший роль детонатора, появился в «Общей ежедневной газете» в тот же самый день, когда «Российская газета» печатала первый указ из задуманной серии актов, призванных ужесточить режим чрезвычайного положения.

25

Тимур Гарин не делал большого различия между городскими и федеральными властями, а также между честными и купленными чиновниками. В своей статье он обвинил всю власть скопом в преднамеренном создании голода в Москве, в сговоре с мафией и в экономической бездарности. Фигурировали тут и взятки в золоте, от которых Тимур вел линию к кровавым разбойным нападениям на злачные места и частные квартиры.

Гарин утверждал, что любые запреты играют на руку только криминалу и больше никому. И если число запретов увеличится, то во столько же раз усилится криминал. Силовики, которым будет поручено следить за соблюдением запретов, обогатятся на новых взятках, а населению будет только хуже. Оно уже и так голодает, но людей пока не едят и кошек с голубями еще не перевели на жаркое, хотя уже начали. Однако если верховная власть и дальше будет творить глупости, то без людоедства не обойдется.

Но что бы потом ни говорили злопыхатели, Тимур в этой статье не призывал москвичей выходить на улицы, устраивать массовые беспорядки и штурмовать Кремль.

Он лишь советовал властям одуматься, пока еще не поздно.

А оказалось, что уже поздно. Если бензин налит, то достаточно одной спички, чтобы начался пожар.

Уже на следующий день стены и столбы запестрели листовками. Особенно запомнилась всем одна: «Правительство хочет, чтобы мы ели друг друга. Не лучше ли нам съесть это правительство?» Все листовки были анонимны, и видные политики поголовно отрицали потом, что они имели к этому какое-то отношение. Но судя по тому, что листовки яростно поносили правительство и ни словом не затрагивали мэрию, последняя была как-то связана со всей этой историей. Наверное, предполагалось с помощью бури народного возмущения заставить Кремль пойти на попятную и отменить план по ужесточению режима, из-за которого все взятки и нелегальные отчисления, шедшие в карманы городских чиновников, могли перекочевать к федералам.

Только очень наивные люди могли предполагать, что взяток не станет вообще. Даже если премьер действительно хотел просто навести порядок, чтобы затем вернуть ситуацию в нормальное русло, в это все равно никто не верил. И циники полагали, что весь план Кремля в том и состоит, чтобы отобрать у мэрии деньги, идущие с черного рынка. Отобрать, разумеется, не для того, чтобы вернуть их людям, а для того, чтобы разделить их между чиновниками правительства и силовых структур.

Но рядовые граждане, разумеется, не

вникали в подобные тонкости. Они от души ненавидели всю власть сразу и не делали никакого различия между чиновниками разного уровня.

Листовки призывали народ выйти на демонстрацию протеста, и народ вышел – да так, что земля содрогнулась.

Разные наблюдатели насчитали от пятидесяти до пятисот тысяч демонстрантов.

Первую цифру давали государственные СМИ, вторую – активные участники акции. Ни тем, ни другим верить не стоило, а у тех, кто смотрел на это дело со стороны, получилось больше ста тысяч человек. Может, и все двести, но это вряд ли.

Ломанулись они все на Краснопресненскую набережную: такая уж традиция сложилась в Москве в 90-е годы – чуть что штурмовать Белый Дом. Но при случае могли и мэрию разнести. И – наверное, почуяв это – организаторы попытались завернуть демонстрантов в сторону Кремля.

Если до этого гигантская колонна двигалась мирно, скандируя лозунг: «Отдайте нашу еду!» – то теперь порядок оказался нарушен. А поскольку еду никто не отдал, люди начали нервничать.

Строй сбился, и колонна превратилась в бесформенную массу. Кто-то все еще шел к Белому Дому, другие повернули к Кремлю, а третьи, очумев от неразберихи, решили, пока суд да дело, взять еду своею собственной рукой и кинулись громить магазины.

* * *

Этот почин охотно поддержали трудящиеся массы – а власти все никак не могли дождаться дзержинцев, отозванных с полей. Московский ОМОН в это время как вкопанный стоял у мэрии и туда же стягивали всю столичную милицию, в то время как воинские части сгоняли к Белому Дому и Кремлю, где уже находился в полной боевой готовности Президентский полк.

До подхода дзержинцев вышедшие из берегов демонстранты могли безнаказанно творить разбой и насилие в центре города, чем они и занимались с каким-то садистским упоением.

А когда разрозненные роты и батальоны дивизии особого назначения, наконец, подошли, оказалось, что дубинки, приклады, слезоточивый газ и водометы уже не помогают, и надо открывать стрельбу на поражение.

Но у дзержинцев тоже не было особого резона стрелять по живым людям. Когда неясно, что там будет с дембелем, а главное – некуда возвращаться домой, выполнять подобные приказы никому не хочется. Тем более, что можно стрелять в воздух – кто там разберет.

И если бы демонстранты не озверели до полной потери здравого смысла, то все могло бы кончиться без жертв.

Но кто-то заорал: «Бей гадов!» – этот крик подхватили, и ревущая толпа понеслась прямо на автоматчиков. И тем пришлось отстреливаться просто ради спасения собственной жизни. Иначе их элементарно разорвали бы в клочья.

Когда упали первые убитые и закричали первые раненые, в толпе началась давка.

Одни еще пытались бежать вперед, а другие рвались назад, чтобы не попасть под пули. Отвернуть в сторону было труднее – центр города, сплошные ряды домов. И в этой мышеловке было убито и покалечено больше народу, чем погибло от пуль.

В первые минуты кровь на сером асфальте казалась особенно яркой, и многих это зрелище пробило до самых печенок. Особенно солдат срочной службы, из которых многие впали в истерику и после первой крови ужаснулись делу рук своих.

Некоторые бросились бежать, иногда даже бросая автоматы. На перекрестке какой-то совсем юный солдатик стоял на коленях у тела мертвой девушки и тряс ее за плечи, заливаясь слезами. Но тут на него навалились живые, бегущие кто вперед, кто назад, и стали бить его ногами, а его автомат кто-то подобрал и пристрелил солдатика короткой очередью.