Пепел

Жеромский Стефан

Отчаяние овладело им. В мгновение ока он решил: надо вырваться и пуститься опрометью наутек! Он дернулся, изогнул спину и оторвал руки противника. Но тот почувствовал его слабость. Оба стояли теперь на земле на коленях, лицом к лицу и с минуту времени ждали смерти слабейшего. Испанец набрал полную грудь воздуха и первый бросился на Цедро, обрушившись на него сразу всем телом. Хищными руками он схватил офицера за горло. Но в это мгновение, судорожно катаясь по камням, оба они упали в какой-то узкий провал. Кусаясь и сжимая друг другу горло, они покатились вниз по крутым ступеням. На дне провала ужасный трупный запах отравлял воздух. Кшиштоф вырвался из рук разбойника; инстинктивно почувствовав, откуда тянет свежим воздухом, он нашел лестницу и в два-три прыжка взбежал наверх. В ту же минуту он нагнулся и схватил с земли огромную глыбу, которую сдвинул с места коленом. Обеими руками он с удесятеренной силой поднял ее над головой и,

размахнувшись, со счастливым хохотом ловко швырнул в лестничный проем. Он услыхал последний вздох, предсмертный стон, оборвавшийся вопль. Он швырнул в проем вторую, третью, четвертую глыбу! Он искал на земле самые большие глыбы, которые немыслимо было сдвинуть с места, и со сверхчеловеческой, безумной силой, с бешеной торопливостью швырял их в черный провал. Он видел сейчас этот провал, как днем. Он совершенно не сознавал, где он и что делает. Голыми руками он хватал мокрые обломки стен и непрестанно, без конца, валил их в яму, сталкивая коленями вниз растрескавшиеся груды развалин.

Пост

В продолжение зимы рота капитана Фиалковского неоднократно выступала из Сарагосы на разведку. Обычно капитан с частью роты оставался в городе, а на разведку выходил отряд под командой поручика или одного из двух подпоручиков. Иногда же рота разделялась на несколько отрядов, которыми командовали четыре вахмистра, старший вахмистр, восемь капралов и даже два трубача. Таким образом охранялись дороги, ведущие с гор к Сарагосе.

Одни из разъездов патрулировали Памплонскую дорогу и прилегающие к ней долины, другие – долину реки Гальего, третьи уходили на юго-запад по Валенсийской дороге, к синему морю, на Фуэнтес де Эбро, пересекая королевский канал, подвигаясь к ла Пуэбла де Ихар и Сан Пер и доходили до Альканьис, а оттуда даже под Монройо. Уланы часто возвращались израненные гверильясами при перестрелке и в рукопашном бою, усталые от тряски в седле на ветру и под дождем.

Кшиштоф Цедро был в таком тяжелом состоянии, что довольно долго не принимал участия в этих разведках. Кости у него были переломаны, легкие и печень точно отбиты ломами. Грусть и тоска томили его. Охваченный гневом и яростью, он в полном одиночестве бродил по Сарагосе. Когда товарищи былых походов и потех спрашивали, что он делает, чего так чудит, он коротко и ясно отвечал им, что его искушает дьявол и, желая изгнать искусителя, он бродит по опустошенным церквам, по развалинам монастырей и руинам человеческих жилищ.

Весною, в первых числах марта, когда на развалинах зазеленела трава и веселые кусты одревеснелых вистарий, завязи которых как бы впитывают краски южного неба, закрыли все стены и перекинули через них свои плети, когда из земли, полной трупов людей, задушенных в подвалах, умерших от чумы, брызнули буйные побеги дерева любви cercis, когда все вокруг покрылось невиданным ковром фиалок, разноцветных гиацинтов, лилий, тюльпанов, Кшиштоф пришел в себя, потребовал, чтобы его назначили в дело и во главе разъезда ушел в горы. Под его командой состояли его милость вахмистр Гайкось и двадцать человек солдат. Кшиштофу поручили произвести разведку в совершенно новом направлении. Надо было добраться до горных перевалов, ведущих на французскую сторону, под Вале д'Аран в Средних Пиренеях. Перевалы эти были в руках повстанческих отрядов. Надо было выследить партизан, разведать их силы и, если возможно, очистить от них дороги.

Разъезд подвигался сначала большими маршами прямо на север до Монсон, а затем до Барбастро. На третий день уланы попали в непроходимые горные дебри, около Пуэнте Монтаньяна на речке Ногуэра, северном притоке Эбро. Окончились зубчатые гребни известняковых холмов, осыпи гипса, бесплодные скалы и солончаковые возвышенности. Узкие barrancos, ущелья до того голые, что в них не росло ни деревца, ни кустика, ни травки, поднимались в гору на плоскогорье Собрарбе между течением реки Синка и Ногуэра. Всадники добрались до тех мест, где веют ветры и клубятся облака. Они дохнули холодным, но более влажным воздухом.

В ущельях, которые они прошли, в этих тесных пропастях, узких от осыпей, было тихо и душно. Ветер не долетал туда, мертвый воздух стоял неподвижно, как в запертой комнате. В гористой стране, куда они теперь поднялись, чаще попадались человеческие жилища. Это были по большей части хижины пастухов, сложенные из известняка, с примыкающими к ним загородками для коз и коров. Время от времени попадались более зажиточные дома горцев-контрабандистов.

Кое-где, в местах наиболее пригодных для садоводства, огородничества и земледелия, виднелись развалины мавританских селений и усадеб, которые за много столетий, протекших со времени изгнания морисков, так заросли плющом и травами, что их трудно было отличить от разрушенных жилищ благородных разбойников. По дороге уланы не встречали в этих местах людей. Нередко им приходилось подолгу караулить, пока удавалось застигнуть в хижине ее обитателя

и добыть от него какие-нибудь сведения. Одни из этих немногочисленных пленных были суровы, упорны, тверды и неприступны, как сами Пиренейские горы; они предпочитали умереть в мучениях, чем выдать расположение повстанческого отряда; они предпочитали дать сжечь себя на медленном огне, чем рассказать, где сворачивает или расходится тропа, по которой пробирались уланы. Встречались, однако, и охотники до денег или добродушные шутники, которые за понюшку хорошего табаку все как будто выкладывали, но потом чаще всего оказывалось, что это были нескладные и ненужные россказни или вранье. Попадались также трезвые и дальновидные политики, признающие всегда власть того, кто сильнее. Были и подлые предатели. Те приходили сами, незваные, крадучись, в час ночной, во мраке, вели по неприступным тропам к безмятежно спавшим соотечественникам и выдавали их, обрекая на смерть. В час ночной, во мраке, получали они за это свою мзду и скрывались в горных ущельях.

Непревзойденным инквизитором и следователем был Гайкось. Он умел так задавать вопросы и так подкреплять их аргументами, что сразу обнаруживал, с кем имеет дело. После двух-трех «приемов» допроса сразу становилось ясно, нужно ли молодца поджарить на огонечке или со славянским радушием угостить испанским вином. Гайкось владел даже языком, правда, не испанским, а особым инквизиторско-арагонским наречием. Как ни странно, это наречие понимали как некий общеизвестный жаргон пленники всякого умонастроения, характера и темперамента. Разведкой руководил сам Кшиштоф. Уланы большей частью шли гуськом, друг за дружкой, ведя под уздцы напуганных коней по непроходимым уступам, где сыпучая скальная пыль срывалась из-под ног в глухие пропасти. Крадучись, шли они при лунном свете и в самые темные ночи; по утрам и под вечер совершали набеги на лагери и летучие отряды.

Чуть ли не вся весна прошла, пока Кшиштофу ценою долгих трудов удалось прогнать партизан с перевалов и горной дороги, открыть путь через горы для полевой почты армии генерала Сюше. [581] В конце концов отряд был откомандирован из этих дьявольских мест и получил приказ восстановить коммуникации, тоже перерезанные гверильясами, с французскими гарнизонами на юге, в Иберийских горах, за Эбро. Из Валле д'Аран отряд направился тогда на юг через Лериду, по долине реки Сегре до Микуиненсы. После довольно долгой передышки у французов уланы отправились по новой дороге, которую генерал Сюше строил для осады Тортосы. Быстрым маршем они вступили в долину реки Альгас, а затем, идя все время по горам, миновали Монройо.

581

СюшеЛуи-Габриэль (1770–1826) – французский генерал, с 1811 г. – маршал. В Испании, с 1808 до 1814 г., – последовательно командир дивизии, командир корпуса и командующий армией, действующей в Карлонии и Арагоне.

Местом назначения была Морелья, крепостца в горах, где капитан Выгановский с двумя сотнями людей защищался от взбунтовавшегося окрестного населения. Кшиштофу пришлось преодолеть значительные трудности, прежде чем ему удалось пробиться с отрядом к крепостце Морелья. Окрестные деревни, фермы и имения, как, например, Бельестар, Чива, Росель, Трайгерра, Торделелья, Мота, Эрбес и другие, подняли бунт и вели с захватчиками войну. Чтобы не быть уничтоженными превосходными силами противника, отряду улан приходилось вертеться как скорпиону на раскаленных угольях. Уланы почти не спали, все время находясь в походе. Они мчались обычно вскачь, чтобы неожиданно напасть на гверильясов и не дать им заметить, насколько малочисленен их отряд. Наконец после долгих маневров отряд как-то в сумерки добрался до ворот Морельи. Когда уланы очутились в обществе двухсот пехотинцев с берегов Вислы и под заботливой охраной их карабинов, радость их была неподдельна. Цедро приветствовал Выгановского как родного брата. Капитан был еще более худ, чем в Сарагосе.

В походах на ветру лицо его почернело и иссохло. Выдавшиеся скулы и челюсти придавали ему грозный и неумолимо суровый вид.

Улыбка радости, осветившая это суровое лицо при появлении молодого Цедро, показалась удивительно странной и неожиданной. И голос капитана звучал необычно, когда он приветствовал и размещал прибывших. Но через минуту вся его фигура и голос выражали уже прежнее равнодушие.

В крепости Морелья капитан Выгановский занимал небольшую угловую комнату с окнами, выходившими на две стороны света. Из окон виден был городок, ютившийся у подножия горы, и дороги, ведущие к нему. В комнате у капитана стояли кровать, столик и два стула. Он приказал немедленно внести еще одну кровать и стал принимать своего молодого гостя. Он суетился, готовил угощение, вытирал стаканы, приносил приборы. Лежа на койке, Цедро искоса поглядывал на капитана.