Пепел

Блохин Священник

И тут услышал новое к себе обращение барона Штекельберга:

– Извольте немедленно покинуть кабинет, Ваше Превосходительство! Для этой процедуры извольте пройти в общественный туалет на базаре, где вас ждет митинг!!!

«Да ладно тебе», – хотел ответить по-простому генерал Цабель, он уже ухватил подвернувшимся гвоздиком перекладинку буквы «Н», но, подняв глаза на барона, понял, что любое слово, им сейчас в ответ произнесенное, это – дуэль. А то и просто пристрелит. Генерал Цабель, держа шинель в руках, вышел из кабинета.

До общественного туалета на базаре идти не пришлось, для этой процедуры место нашлось у генерала

Пожарского – тот принял с удовольствием, вполне вошел в положение, да еще и помог. Когда же он оказался на базаре, где уже бушевал митинг и подошел к своим солдатам, то оторопело замер: все его солдаты были в вензелях! Вензелей не было только на нем и на начштаба полка бароне Нольде. Ближайшие солдаты, обернувшись на своих подошедших начальников, тоже оторопело замерли. И безотчетно, за ближайшими стали оборачиваться остальные, и вот уже весь полк смотрит на своих потерявшихся начальников, а у генерала Цабеля мелькнула сожаленческая мысль о том, что вот нет у него ничего в жизни, к чему бы он относился так, как барон Штакельберг к своим Царским вензелям.

Глава 10

После того, как генерал Цабель ушел, барон Штакельберг твердо решил не дожидаться нового (старого) Верховного, но писать рапорт и – вон отсюда! С церемониймейстерской должностью он совмещал обязанность начальника канцелярии Двора. Ни одна из этих должностей теперь не нужна, а один вид нового (старого) Верховного теперь может для него (для обоих) кончиться очень непредсказуемо. Единственного, кого даже другом считал, Воейкова, по приказу Алексеева увезли, митинговые страдания и срывание вензелей только в гору могут идти, а терпеть все это – нет уже никаких сил. И теперь твердо решил: Царский вензель с родным «Н», коли слово сказал, точно с него только с мертвого снимут, и дорого посягнувшим обойдется сие действо.

Прощание с Воейковым было очень тягостным.

– Хотел разделить судьбу Государя, обещал Ему это, получил согласие, и – на тебе!

– Ну, что ж теперь, за поездом, что ли, бежать? – угрюмо сказал на это барон Штакельберг. – Ведь знаешь, все, кто окажется в вагонах из сопровождающих не из думского списка, будут просто из вагонов выбрасываться. «Бескровная»!.. Главное, не задирайся по дороге и помни, что за тобой обязательно охотиться будут. Что думцы, что совдеповцы – они твою фамилию наперегонки склоняют… Ну, ничего, зато похудеешь в дороге! Тебе б не мешало, твои мускулы жирком обрастать стали.

Воейков улыбнулся:

– А тебя, по-моему, как ни корми, таким же кащеем останешься.

Оба рассмеялись, а барон, подмигнув, сказал:

– А Кащей-то, он ведь бессмертный! – и затем добавил с горечью, – да, шутки наши дурацкие… какое уж нам нынче бессмертие, хоть толстым, хоть тонким… Не знаешь нынче кто есть кто… Как ты меня тогда огорошил, на всю жизнь запомнилось…

…То «огорошивание» Начальника канцелярии Двора состоялось 2-го числа, когда Воейков вошел к нему в купе (дело было во Пскове) со словами:

– Ну, хоть теперь я могу открыто и твердо сказать, что он подлец и даже хуже.

Барон только что с оказией прибыл из Могилёва. Не отрываясь от бумаг, он произнес задумчиво-иронично:

– Володенька, нынче плотность подлецов на душу населения достаточно высока, но что, есть «и даже хуже»? Это кто ж? И чего вы тут все такие взвинченные? Два чемодана ставочных бумаг один волок, хоть бы помог кто… Так кто же этот несравненный

«и даже хуже»?

– Командующий Кавказским фронтом, генерал-адъютант Николай Николаевич-младший, остальные комфронтов и комфлотов – просто подлецы.

И. о. начальника канцелярии Двора медленно поднял глаза на Воейкова:

– Ваше Превосходительство!.. Владимир Николаевич!.. Если бы это были не вы!.. Как вы смеете?! Опорная фигура Императора!..

– Смею, смею, – спокойно сказал Воейков. – Ты когда приехал?

– Да только ввалился! Сижу вот, разгребаю… Да еще, вот, тебя изволь слушать!

– Еще не все слышал. На тебе еще для разгребки, – и Воейков бросил на стол перед бароном ворох бумаг.

– Что это?

– Телеграммы всех командующих Государю на Его запрос. Одна из них – того, кто «хуже». Там есть телеграммка и приятеля твоего, Непенина. А Государь мне велел их в канцелярию принести, что я и сделал. Что Он отрекся, знаешь?

Судя по тому, что сотворилось с лицом барона Штакельберга – не знал. Воейков даже испугался, на него глядя.

– Я уж «перегорел», – тускло сказал он. – Один «коленопреклоненно» просит, а Сахаров* – аж, «ры-да-я»!.. Отречься от Престола ради России! Ну не идиоты?..

– Получается – идиоты, – страшным шепотом произнес барон Штакельберг, когда прочел телеграммы. – А если их арестовать?

– Некому их арестовывать. Заговор. Георгиевцы едут назад, в Могилёв. Все поздно. Сегодня-завтра и мы туда поедем. Они ж до своих телеграмм с думцами на полной связи были. И Брусилов, не знаю, рыдал он при этом или нет, сказал по телефону Родзянке, что, если выбирать между Царем и Россией, то он выбирает Россию. Тьфу…

– Ладно, – все тем же шепотом проговорил барон Штакельберг. – Всякие брусиловы, пуришкевичи и прочие эверты-сахаровы – шут с ними. Их непонимание что такое Самодержец для России, если не простить, так хоть понять можно. Ну, не понимают, что нельзя вот эдак Царя менять по своей дурной воле. Не понимает Брусилов, что выбор между Царем и Россией есть – бред, не понимает, что Царь, помазанник Божий, и Россия – это одно целое, оно не разъединимо. Оно разъединяется только естественной смертью Царя и тут же естественно соединяется восшествием на трон законного Наследника. Просто оценка деятельности Царя вместо безусловного и безоговорочного Ему подчинения – это объявление войны Богу, то бишь, себе приговор. Приговор вынесли…

Ладно… с Брусиловым все ясно, Пуришкевич и Шульгин такие же монархисты, как я – кондитер. Но этот-то… Ведь внук Николая I , «осеняя себя крестным знамением, просит»!.. Да, в общем – требует. Хоть бы крестное знамение не поминал. Это уж не приговор – приговорище… Значит, от династического сознания полный нуль остался?! Вековое, семейное, душевное свое монархическое начало-чутье – псу под хвост!.. Глава твоей семьи – Царь – батюшка для народа – туда же!.. Свои амбиции выше высшего в мире семейного идеала?! Ну, а чего ж тогда от моего дружка требовать?! – барон Штакельберг щелкнул пальцами по телеграмме Непенина.– Сначала пишет: «Еле управляюсь с вверенными мне братишками»… Ну, не управляешься – просись в отставку. А вместо этого… оканчивает, ну прямо, как Шекспир: «Если решение Вами не будет принято в течение ближайших часов»… а?! это Царю-то! – «то это повлечет за собой катастрофу с неисчислимыми бедствиями для России. Командбалтфлот. Вице-адмирал Непенин». А?! Твою так!..