Пепельная Луна
Шрифт:
«А тут всего лишь маленькая белая собачка, – обреченно подумала Катя. – Любимая собачка госпожи Дилсон, которая устраивает благотворительные балы для помощи осиротевшим детям, бездомным животным, одиноким старикам и непонятым гениям, а потому считается чуть ли не святым человеком».
Собственно, никаких особых затруднений в связи с неожиданным поручением не должно было возникнуть. Перед Катей стояла всего лишь очередная поисковая задача, только на сей раз ей предстояло найти не квартиру для покупателя или покупателя для квартиры, а временного заботливого хозяина с квартирой для болонки.
Черный микроавтобус «Мерседес» с тонированными стеклами медленно въехал во двор дома в Конькове и остановился, словно для того, чтобы дать возможность хорошенько рассмотреть его со всех сторон. На отполированных до блеска боках играли солнечные зайчики, а сама модель внушительностью размеров явно намекала на то, что неожиданный гость – limited edition.
На самом деле водитель замер в нерешительности, прикидывая, сможет ли развернуться в этом заставленном разномастными машинами узком дворе или придется сдавать задним ходом, перегородив въезд и выезд.
Так и не разрешив эту дилемму, он просто остановил машину посреди двора. Дверь «Мерседеса» открылась, из нее вышел черный как смоль, широкоплечий афроамериканец в белоснежной рубашке, с белозубой улыбкой. В руках он нес переноску для собак из зеленого бархата с логотипом «Ральф Лоурен», в прорези которой можно было заметить маленькое привидение. А что еще могло быть таким ослепительно-снежным – белее, чем рубашка и улыбка афроамериканца вместе взятые, – и иметь два идеально круглых черных глаза?
– Ах ты ж, титька тараканья! – с восхищением протянула Зинаида, главная из трех старушек, сидевших на скамейке у подъезда, к которому направилось заморское диво. В ее устах это была высшая похвала, которой удостаивались немногие явления окружающей действительности в Конькове.
Дверь в подъезд уже открывала Надежда, словно невиданное явление было отрепетировано заранее.
– Кто это у нас там такой мохнатенький? – ласково поинтересовалась Надежда у бархатной переноски, на всякий случай загораживая собственноручно повешенное на дверь подъезда объявление о том, что собак предписано выгуливать в наморднике и на поводке, ослушание расценивается как административное правонарушение и карается штрафом.
– Гау, – доверительно сообщил ей обитатель переноски. Две блестящие черные бусины доверчиво уставились на нее, потому что афроамериканец торжественно, как торт, вручил ей переноску прямо в руки.
– Мадам, его называться Бон-Бон. В этот сумка – все, что он любить, – с сильным акцентом сказал провожатый. В руках у него была вместительная дорожная сумка с тем же логотипом «Ральф Лоурен». – Пожалуйста, я провожать вас с Бон-Бон до ваш квартир!
Он распахнул дверь в подъезд.
– Подождите минуточку, дайте мне посмотреть на него, – Надежда подошла с переноской к скамейке.
Старушки с готовностью подвинулись, не отрывая взглядов от бархатной переноски. Казалось, они не удивятся, даже если оттуда, как из шляпы фокусника,
И все же они ахнули в изумлении, а Зинаида издала утробный звук, который не преобразился в слова, поскольку свою коронную фразу она уже потратила на лощеного афроамериканца.
В переноске сидела белоснежная игрушечная собачка и, склонив головку набок, изучала зрителей. Она часто дышала – так, будто бежала всю дорогу до Конькова, и один раз мигнула, что явно указывало на то, что игрушка живая.
– Мальтийский болонк! – с гордостью сообщил им подошедший афроамериканец и аккуратно поправил сверкающий разноцветными каменьями ошейник собачки. – Мальтезе!
– Не убежит? – прошептала Надежда.
Вместо ответа афроамериканец, который, признаться, боялся того же и с опаской оглядывал окрестности и огромную помойку во дворе, пристегнул к ошейнику инкрустированный стразами поводок и протянул его Надежде. Больше всего он мечтал убраться отсюда поскорее, даже на родине в Бруклине он чувствовал себя спокойнее.
Надежда с опаской вынула Бон-Бона из переноски и прижала к лицу, он мгновенно лизнул ее в щеку нежно-розовым язычком. Она даже покраснела от удовольствия, сама от себя не ожидала.
– Ну что, пошли домой, Боня? – спросила она его и понесла на руках к подъезду.
В первый день своей новой жизни в Конькове Бон-Бон лежал на кровати. Он отказывался спускаться на пол и даже есть ароматный собачий корм с витиеватым названием на этикетке.
По дороге его растрясло, и этим объяснялось то, что любимца мадам Дилсон не взяли с собой на каникулы в Англию. Бон-Бона укачивало в самолете, мутило в поезде и подташнивало в машине.
Он был классической диванной болонкой, созданной для того, чтобы украшать собой интерьер, перемещаться из гостиной в ванную комнату и обратно – желательно на руках, дремать под неспешные салонные разговоры хозяйки и терпеливо притворяться плюшевым истуканом, оказавшись в руках хозяйских детей. По крайней мере, так думали госпожа Дилсон и он сам.
Отойдя от путешествия в удаленное от центра Коньково из нового монолитного дома в Большом Афанасьевском переулке, 28, апартаменты в котором господин Дилсон купил еще на стадии строительства, Бон-Бон с опаской огляделся. Всю жизнь его перевозили из одного прекрасного места в другое, еще более прекрасное. Стало быть, тут тоже должна находиться ванная комната с хрустальными люстрами и джакузи – еще больше, чем прежде, а ведь и в той он каждый раз, как его мыли, боялся утонуть. Не менее трех раз в день.
Очевидно, за стеной находилась кухня – оттуда пахло едой, а раз так, то там пряталась приставленная к нему филиппинка, которая готовила очередное блюдо из консервов или размешивала полезные для мальтийских болонок витаминные коктейли. Каждый день она приставала к нему с этими витаминами, беспрестанно терзала расческой, а главное – после каждой помывки опрыскивала одеколоном, потому что хозяйка хотела, чтобы от него хорошо пахло. На улицу филиппинка носила его на руках, а принеся обратно, мыла и душила еще более тщательно, поэтому гулять Бон-Бон не любил.