Пепельное небо

Бэгготт Джулиана

— Хорошо, — соглашается Чистый, — куда идти?

Он поворачивается и направляется в сторону улицы. Но не успевает он сделать и двух шагов, как Прессия хватает его за куртку.

— Подожди, — шепчет она, — я не собираюсь разгуливать с тобой в таком виде.

— А что со мной не так? — удивляется Чистый.

Прессия смотрит на него с недоверием:

— Ты слишком заметен.

Чистый опускает руки в карманы.

— Так это очевидно.

— Конечно, это

очевидно.

С минуту они стоят молча.

— Что это было, то, что напало на меня?

— Группи. И довольно большие. Здесь все так или иначе деформированы или сплавлены. Мы все не такие, какими были раньше.

— А ты?

Прессия отворачивается и продолжает.

— Кожа людей часто усеяна чем-то. Стеклом, острым или нет, в зависимости от того, как оно вошло в кожу. Задубелой пластмассой, затрудняющей движение. Ржавым металлом.

— Прямо как Железный человек, — замечает Чистый.

— Кто?

— Персонаж книги и старого фильма, — поясняет он.

— У нас тут такого нет. Мало что сохранилось.

— Ну да, — соглашается Чистый. — А что это за пение?

Она старается не думать об этом, но Чистый прав — поющие голоса с Веселья разносятся ветром повсюду. Прессия пожимает плечами и произносит:

— Может быть, свадьбу играют.

Она сама не знает, зачем соврала. Пели ли люди на свадьбах — таких как венчание ее родителей под белыми шатрами? А под Куполом, интересно, поют?

— Остерегайся грузовиков УСР.

Чистый улыбается.

— Что тут смешного?

— То, что они реальны. В Куполе мы знаем, что оно существуют, это УСР. То, что они начинали как Управление по спасению и розыску, как гражданское ополчение, а затем стали своего рода фашистским режимом. Управление… чего оно сейчас?

— Священной Революции, — резко отвечает Прессия. Ей не нравится, что Чистому все это кажется забавным.

— Да, точно, — восклицает он, — именно так!

— Ты думаешь, что это забавно? — возмущается Прессия. — Они убьют тебя. Они будут мучить тебя, засунут пистолет в горло и застрелят тебя. Это ты понимаешь?

Кажется, что он соглашается, но затем внезапно говорит:

— Я уверен, что ты меня ненавидишь. Я бы не стал винить тебя. С исторической точки зрения…

Прессия качает головой:

— Пожалуйста, не надо коллективных извинений. Твои муки совести ничего не исправят. Ты попал внутрь, я — нет. Вот и все.

Она засовывает руку в карман и нащупывает жесткие края колокольчика. Ей хочется убедить саму себя, добавить что-то вроде: «Мы были детьми, когда это случилось. Что мы могли поделать? Что мог вообще кто-нибудь поделать?» Но она решает,

что не стоит. Его вина дает ей некоторое преимущество. И правда в том, что он действительно в каком-то смысле виноват. Как он попал под Купол? Какие привилегии позволили ему сделать это? Она достаточно вынесла из лекций Брэдвела, чтобы понять, какие подлые решения были приняты. Почему бы и не обвинить этого Чистого?

— Надень капюшон и намотай шарф на лицо, — просит его Прессия.

— Я постараюсь слиться с толпой.

Чистый быстро оборачивает шарф вокруг шеи, закрывая лицо, и поднимает капюшон.

— Нормально? — спрашивает он.

Вообще-то нет. Что-то в его серых глазах выдает его с головой. И с этим ничего нельзя поделать, сколько ни заматывайся в шарф. Поймет ли кто-нибудь, взглянув на него, что перед ним Чистый? Прессия уверена, что она бы поняла. Его взгляд светится надеждой, как ни у кого здесь, но все же в глубине таится какая-то печаль. Иногда кажется, что он вовсе и не Чистый.

— Дело не только в твоем лице, — произносит Прессия.

— А в чем же? — спрашивает парень.

Прессия качает головой, чтобы волосы упали на сторону лица, которая в шрамах.

— Ни в чем, — быстро отвечает она. И тут, неожиданно для себя, спрашивает: — Зачем ты сюда пришел?

— Дом, — отвечает Чистый. — Я хочу отыскать свой дом.

Почему-то это приводит Прессию в ярость. Она натягивает свитер на подбородок.

— Дом, — язвительно повторяет она, — здесь, за пределами Купола, на Ломбард-стрит?

— Да.

Но он же оставил это место! Он покинул свой дом. Он не заслуживает того, чтобы обрести его вновь. Прессия решает сменить тему.

— Придется срезать путь через Бутовые поля. По-другому никак, — говорит она, стараясь не смотреть на Чистого. Она поправляет носок и натягивает пониже рукава. — Нам могут попасться звери или холемы, которые попытаются убить нас, но, по крайней мере, это лучше, чем идти по открытой улице, где полным-полно тех, кто мечтает схватить тебя. К тому же это быстрее.

— Схватить меня?

— Люди уже знают, что ты здесь. Ходят слухи. И если кто-нибудь из этих группи не был слишком пьян, чтобы разглядеть тебя, они растрезвонят об этом повсюду. Нужно двигаться быстро и тихо, чтобы не выдать себя, и нам придется…

— Как тебя зовут? — перебивает ее Чистый.

— Что?

Он вытягивает руку большим пальцем вверх прямо перед собой, направив прямо на Прессию.

— Что ты делаешь?

— В смысле? — Он снова протягивает ей руку. — Я знакомлюсь с тобой. Меня зовут Партридж.