Пепельное небо

Бэгготт Джулиана

Один из солдат подходит к окну, которое повторяет рельеф холма, коленом выбивает стекло, а остальное разбивает голой рукой, даже не порезавшись.

— Зайдут только Уиллакс и Прессия, — приказывает солдат.

— Ее может там не оказаться, — говорит Прессия, — она могла уже умереть.

Солдат минуту колеблется, будто ожидает подтверждения приказа.

— Тогда вынесите тело, — говорит он.

Окно блестит полумесяцем, тускло освещенным изнутри. Партридж залезает вперед ногами, придерживаясь одной рукой за

окно, затем спрыгивает. Прессия садится на край окна, земля внизу вся усыпана стеклом. Она спускает ноги и болтает ими. Затем она ощущает руки Партриджа и напоследок оборачивается. Наверху стоят Эль Капитан и Хельмут, дико вращающий глазами, Чистая девушка со стриженой головой, окруженная солдатами, и Брэдвел с пятнами грязи и крови на лице. Он смотрит на нее так, словно пытается запомнить ее навсегда, будто больше ее не увидит.

— Я вернусь, — говорит Прессия, но сама не знает, сможет ли исполнить обещание. Как можно обещать, что они возвратятся? Она думает об улыбающемся лице, которое она нарисовала в пепле на шкафу. Какое ребячество. Глупость. Ложь.

Она соскальзывает и падает вниз. Даже с помощью Партриджа приземление выходит тяжелым. Прессия оказывается в маленькой комнате. Пол и стены покрыты грязью. Пройти можно только по одному коридору, узкому и покрытому мхом. Прессия смотрит в окно, но видит только полумесяц неба и края верхушек деревьев.

Мужской голос из коридора кричит:

— Сюда!

В конце тоннеля появляется высокая узкоплечая фигура, но слишком темно, чтобы разглядеть лицо человека. Прессия на секунду вспоминает слово «отец». Но она больше ничему не верит.

Прессия поворачивается к Партриджу и быстро шепчет:

— Я хочу знать о девушке.

— Это Лида.

— Ты собираешься передать им нашу маму, чтобы спасти ее? — спрашивает Прессия.

— Чтобы выиграть время. Лида что-то знает. Она знает о лебеди. Кто ждет лебедь? Что все это значит?

— Ты собираешься передать им мать, если она жива? — повторяет Прессия.

— Не думаю, что это зависит от меня, в конце концов.

Прессия хватает его за рубашку.

— Ты сделаешь это? Чтобы спасти Лиду? Я сделала. Я пожертвовала дедом. Он мертв.

А могла бы спасти его, если бы действовала по приказу?..

Партридж пристально смотрит на Прессию.

— А как насчет Брэдвела?

Вопрос застает Прессию врасплох.

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Что бы ты сделала, чтобы спасти его?

— Никто не просил меня предавать мать, чтобы спасти его!

Он обвиняет ее в чувствах к Брэдвелу?

— Поэтому это не имеет значения, — бросает она.

— Что, если бы тебя заставили выбирать?

Прессия колеблется.

— Я бы сдалась им сама.

— Но если этот вариант не рассматривается?

— Партридж, — шепчет Прессия, — они все слышат, все видят.

— Мне уже все равно, — говорит Партридж.

Его глаза увлажняются, голос дрожит. — Седж, мой брат. Он не погиб. Он среди них.

— Кто? — спрашивает Прессия.

— Спецназ, — отвечает Партридж. — Один из солдат. Они превратили его — я даже не знаю, осталось ли хоть что-нибудь от него. Я не знаю, что стало с его душой. Мы не можем…

Впереди снова слышится мужской голос:

— Сюда, мы здесь.

Партридж тянется к ее руке, но вместо здоровой хватает руку с головой куклы. Прессия ожидает, что он отпрянет, но вместо этого он просто обхватывает голову куклы, будто ладонь, и оборачивается:

— Ты готова?

ПАРТРИДЖ

ВНИЗУ

Грязный пол туннеля уступает место перепачканной плитке, практически черной. Воздух влажный, пахнет плесенью. В конце зала горит свет. Вокруг порхают, стуча металлическими крылышками, существа, похожие на мотыльков. Партридж держит сестру за руку, за голову куклы. Она частью ее — не с ней, но ее. Он ощущает человеческое тепло, настоящую руку под пластиком, живую. Партридж чувствует ответственность за сестру. Дальше все может пойти плохо. Он знает, что Прессия сильная и ей защита не нужна. Она прошла через большее, чем он может себе представить.

Мать где-то здесь. Но окажется ли она той матерью, что помнит он? Практически вся правда, которую он знал, — даже ее смерть — оказалась ложью. Тем не менее она оставила ему все эти загадки. Она привела их сюда, что было правильно, по-матерински.

У человека в конце зала сутулые плечи и угловатое лицо.

— Вы Чистый? — спрашивает, не задумываясь, Партридж.

— Нет, не Чистый. И даже не Несчастный, — отвечает мужчина. — Я выжил здесь. Я бы сказал, что я американец, но этого термина больше нет. Думаю, можете звать меня Карузо.

Затем он спрашивает, хотят ли они увидеть мать.

— Это то, зачем я проделал весь этот путь, — отвечает Партридж.

— Да, — произносит Карузо, — но лучше бы ты этого не делал.

— Не делал чего? — удивляется Партридж.

— Не покидал Купол, — отвечает Карузо. — У твоей матери был план.

— Что вы планировали, если бы я остался?

— Захват Купола, изнутри.

— Не понимаю. Захват? — недоумевает Партридж. — Это невозможно.

— Не болтайте слишком много, — напоминает Прессия, — меня прослушивают.

— Правда? Кто?

— Купол, — отвечает Прессия.

Карузо останавливается и смотрит на нее.

— Ну, тогда они могут смотреть во все глаза. Гляди сюда. Мне-то какое дело? Я не разрушал планету. Мне нечего стыдиться. Мы жили здесь, изолированные от остальных. Мы выжили, несмотря на все усилия нас уничтожить.

Он обращается к Партриджу:

— Захват изнутри вполне реален, если у вас есть лидер.