Пепельнокрылые бабочки

millennium

– Вы что-то хотели узнать из дневника. Что именно?

– Как всегда, единственная тема, что нас интересует – Локи.

– Ха. Конечно. Ничего, что я упущу некоторые довольно-таки неприятные моменты?

– Как вам будет удобно.

– Благодарю…

***

Идея о ведении дневника мне действительно была ужасно отвратительной. Но доктор Хоуп – высокая брюнетка с ледяными, как воды Арктики, глазами и, увы, с таким же характером, - заставила меня это сделать. С первой секунды нашего знакомства я почувствовала под взглядом, источавшим немой укор, себя чрезвычайно неуютно. Да и как могло быть уютно в психбольнице?

Я старалась не выходить из своей палаты, все свободное время проводя лежа на кровати в позе эмбриона. Санитары вечно пытались вытащить меня во двор, чтобы я «познакомилась с такими же

милыми людьми, как и я сама», как они любили повторять. Первые дни я еще могла огрызнуться, но уже в конце второй недели я, щурясь от солнечных бликов, играющих на снегу, запахнувшись в чью-то старую шаль, стояла в коридоре, лениво смотря за резвившимися на улице пациентами. Многие из них были похожи на детей, и не важно, что они – люди преклонного возраста. Они невпопад смеялись, путали слова и их смысл и, казалось, вовсе позабыли, что они больны. Часы, что висели под самым потолком, пробили полдень, и я горько вздохнула, возвращаясь в свою палату. Медленно (а спешить в этом заведении - запрещено), я прошла обратно, в дверях натыкаясь на свою докторшу. Она холодно кивнула, проходя вперед. Ужасная женщина, айсберг, а не человек.

– Как твои дела, Алиса? – когда она улыбнулась, мне стало не по себе. Поэтому я поежилась, присаживаясь на кровать и отползая в самый ее угол. Так мне казалось, что я в безопасности от этих осуждающих глаз.

– Как могут они быть у человека, которого здесь держат? – я фыркнула, уткнувшись в свои колени. Час, который мне отводится, только начался. Час, который я назвала про себя «Шестьдесят минут бессмысленного трепа, или Алиса, чем же ты еще больна?».

– Ты груба со мной. Я сделала что-то не так? – доктор протянула мне ладонь, поманив пальцем. Я недовольно покосилась на руку, спрятав свои ладони в складках серой пижамы. Урок Лофта, о котором он мне говорил две недели назад, я усвоила более чем отлично. Теперь я не доверяла даже собственной тени. Кстати, о Локи…

– Он приходил? – с некоей надеждой в голосе спросила я доктора Хоуп, тут же мысленно щелкнув себя по носу – нужно не выдавать все свои эмоции перед этой… женщиной.

– Он? – лицо брюнетки вытянулось. – Ты вновь говоришь о… как его там… боге шуток?

– Боге обмана, - досужливо поправила я. Хотя в шутках он тоже знает толк. В злых и кровожадных шутках, конечно.

– Нет, я его не видела, - беззаботно произнесла доктор, что-то записав в своей тетрадке. Ну, не что-то, а очередное «расстройство восприятия реальности». Как-то мне удалось вырвать эти записи из ее рук и прочитать. Вышло… забавно. К примеру, то, что я, рассказав ей о трикстере в надежде, что она не поверит и забудет эти глупости. Но она не забыла, а всегда напоминала о моих глупых словах. Но еще смешнее было то, что она восприняла Локи как… моего парня. Точнее – как какого-то маньяка в моей жизни. Представить сложно – маньяк Потрошитель и еще один маньяк с излишками самовлюбленности и замашками на престол не какого-там царства, а целого мира! И тогда на меня посыпались ярлыки и странные диагнозы. Последний из них как раз и заставил меня вырвать тетрадь. Стокгольмский синдром. Прочитав эти два слова, я впала в ступор, жадно хватая ртом воздух. То, что там говорилось, было чем-то сродни… слежки за мной. Я, если верить записи, была подвергнута насилию со стороны Локи, после чего я, неведомым самой себе образом, начала проявлять сочувствие к своему агрессору. Мысли при прочтении строк путались, в глазах рябило от научных терминов и понятий. До конца дочитать мне не дали санитары, что так не вовремя вкололи мне очередное снотворное, и я, имитируя овощ, провалялась в кровати семь с лишним часов. Это была наша последняя встреча с доктором Хоуп.

Молчала я, задумчиво жуя губу и вспоминая о том-самом-ужасно-точном-синдроме, молчала и доктор. Я кинула на нее взгляд, тут же потупив: она уже что-то хотела мне сказать, но, видимо, передумала, просто уставившись на меня. Я подернула плечом, сбрасывая наваждение. Почему-то ее взгляд заставлял меня чувствовать себя нашкодившим ребенком, а не офицером полиции… Верно. Я уже не офицер, я преступник. Ну, так все полагают. Кстати, еще одна особенность этой больницы – здесь были настолько жуткие личности, что послужило второй причиной моего самозаключения в палате. А первая… Я просто боялась кого-либо поранить. Гнев вечно бурлил в моей крови, заседал в

висках и давил, давил, давил! Я послушно принимала все пилюли, что мне приносили, но ярость не утихала. Сдерживать себя становилось все сложней, и поэтому я никого к себе не подпускала. Я выдохнула, почти до крови прикусив губу. Сейчас вновь становилось нестерпимо больно и обидно за то, что я здесь оказалась. Мне никто не рассказывал, что происходило все это время в отделе, новостей пациентам не говорили из принципов. Мало ли, что могут натворить. Телевизор, который оккупировали близнецы Кевин (на самом деле, это был один человек, который никогда не расставался с зеркалом, но все продолжали упоминать его во множественном числе), поэтому ничего, кроме детских передач о розовых кроликах и синих слонах, там невозможно было посмотреть. Газеты, журналы и даже письма были воспрещены и забирались вечно снующими по коридорам санитарами – мужчинами высокими, с крепким телосложением. Я на их фоне казалась тростинкой. Но сказывается и то, что я почти ничего не ела, а авитаминоз из-за таблеток и депрессии почти превратил меня в скелет, обтянутый кожей. Я-то и отражение свое видела только в ванной, куда нас водили от силы пять раз. Доктор вздохнула, и я, нахмурившись, посмотрела на нее. Пора сказать то, что я хочу сказать вот уже три дня.

– Доктор Хоуп…

– Что? – мгновенно отозвалась она, и я вновь сжалась от взгляда. Льдина, настоящая льдина. Она когда-нибудь может смотреть теплее?.. Мне и вовсе не хватало тепла. Я была уже рада отдаться во власть Сатаны, лишь бы не мерзнуть каждую секунду.

– Я хотела извиниться за то, что напала на вас, - не зная, куда деть взгляд, я уставилась на свои ногти.

– Ты ведешь свой дневник? – я моргнула, приподнимая бровь. Но резко выдохнула, протянув руку к прикроватной тумбочке. Достав из верхнего ящика тетрадь с оранжевой обложкой, служившей мне этим самым дневником, я передала ее доктору. Но брюнетка отмахнулась. – Прочитай сама, пожалуйста.

– Что именно? – у меня уже не было сил злиться на эту женщину. Как часто бывало, после приступа гнева у меня наступала пора полного отречения от внешнего мира. Мне не хотелось никого видеть, не хотелось разговаривать и даже думать. Я могла только лежать в постели, роняя скупые слезы на пыльную подушку.

– Сон, который тебе снился сегодня. Ты его записала? – я кивнула. Сны были тем, что спасало меня от окончательного безумия. Спала я теперь словно кошка, но вздрагивала от каждого шороха.

– Кхм, - прочистила я горло, - девятое января. Сегодня я опять во сне видела убитых девушек. Кошмар длился долго, мучая меня и выматывая. Проснулась я, как всегда, в холодном поту. Даже кричала, как после мне сказали.

– Не так. Разве я не говорила тебе, что ты должна записывать свои сны с такой точностью, с какой можешь? – устало выдохнув, сказала Хоуп. Ну вот, снова ненависть начинает просыпаться. Я, сжав зубы, попыталась кивнуть, но лишь махнула головой. Неужели ей неведомо, что те страшные, мерзкие сцены, что я вижу в своих сновидениях – мне настолько неприятны, что я не хочу о них даже вспоминать, не то что записывать и рассказывать?!

– Что ж, тогда давай поговорим о твоих близких, - а эта тема была под грифом «табу». Я скривилась, мельком глянув на часы, что были на ее запястье. Черт, еще целых пятнадцать минут! Да я сойду с ума… снова? Я отрицательно замахала рукой, показывая, что я не скажу ни слова о семье. Настроение, и без того ужасное, ухудшилось еще больше, рухнув куда-то в преисподнюю.

– Тебе надо выговориться, Алиса. Ты ведь хочешь, чтобы я помогла тебе справиться с твоими страхами? – единственный мой страх на данный момент – что вы, доктор, будете так меня пытать до скончания века. Или до Рагнарека, как любил повторять Лофт. О… Я, видимо, решила добить себя еще и мыслями о нем. Признаться, я думала о нем чаще, чем о ком-либо другом.

– Я не намерена говорить о своей семье, доктор. И, пожалуй, вы меня не заставите, верно? – я ухмыльнулась, читая в голубых глазах вызов. Ну, док, что далее? Женщина спокойно взяла из моих рук тетрадь, открыв ее. Отстала? Неужто!

– Верно. Я не могу заставить тебя говорить о том, что тебе неприятно. Но я хотела бы просто узнать, как же ты жила вместе с… - ее пальцы замерли над страницей, а глаза вновь впились в меня. Пауза затянулась, я сглотнула.

– С кем? С родителями? Со своей семьей? С…