Пеперль - дочь Жозефины

Мутценбахер Жозефина

Сквозь плотные бархатные портьеры глухо доносится шум большого зала, но, тем не менее, отчётливо слышна музыка и текст очередного куплета про хозяйку постоялого двора. На сей раз поётся о том, что был-де у неё капрал с длинным как угорь хуем. Он ёб хозяйку очень усердно в любое время дня и ночи и в награду носил на мошонке медаль за храбрость...

Мали, услышав эти слова, тихонько смеётся и говорит:

– Вам тоже медаль полагается, у вас такой хер замечательный.

– А у тебя храбрая сладкая жопка, моя девочка, храни её господь. Ты устала?

– Могло бы быть и похуже.

– В таком случае вернёмся в зал, если хочешь.

– Да, пойдёмте!

– Погоди секундочку, тут кое-что есть для тебя.

Он открывает бумажник и суёт в руку Мали банкноту.

– Это

тебе за твою отменную жопку!

Мали делает большие глаза:

– Вы мне сотню даёте!

– Разве этого тебе мало?

Мали подскакивает:

– Ну что вы, на эти деньги я могу три месяца беспрерывно шоколад покупать. Вот Пеперль-то удивится!

За столом их встречают бурными аплодисментами.

– Вы кое-что пропустили, – кричит им навстречу Пеперль. – Тут на сцене выступала одна девушка и четверо мужчин, и всех четверых девушка превосходно обслужила. – И, немного подумав, в заключение добавляет: – Я так тоже смогла бы. Если бы четыре великолепных хуя были у меня в пизде, во рту и по одному в руках, я этих четверых приласкала б ещё быстрее! А ты где пропадала, Мали?

– Еблась в жопу, – так просто и бесхитростно объясняет Мали, как будто случившееся было чем-то само собой разумеющимся. Она крепко сжимает в ладошке скомканную банкноту и размышляет, стоит ли вообще что-нибудь о ней говорить подруге. В конце концов, она всё-таки должна с ней поделиться. И при мысли о произошедшем она чувствует, что в жопке у неё ещё саднит и слегка побаливает.

– Тебе всегда нужно что-нибудь особенное, – досадливо ворчит Пеперль, однако Мали не реагирует на её ехидное замечание. С самоуверенным достоинством она усаживается на своё место за столом и, осознавая свой долг перед радушным хозяином, сразу же запускает руку в ширинку графа Аристида.

– Ебля в жопу, говоришь, – вмешивается в разговор барон Робби, – ты еблась в жопу?

– Да, еблась, – с нотками триумфа в голосе отвечает Мали.

– Ну, и с кем же? Разве здесь, кроме меня, есть ещё хоть один ёбарь-жопник?

Граф Аристид хихикает блеющим смехом:

– А ты, верно, решил, что у тебя здесь только у одного имеется хуй, да?

– Я желаю знать, кто выеб молоденькую пиздоносицу. Вы всегда дурачками прикидываетесь, позволяя мне часами рассуждать о ебле в жопу, и вдруг появляется некая коварная личность и сам выёбывает в жопу. Где он?

Мали оглядывается по сторонам, но её давешний кавалер точно сквозь землю провалился.

– Я его не вижу, он только что ещё был здесь.

– Кто это был?

– Я не знаю, какой-то мужчина.

– Может быть, граф по запаху пизды Мали сможет определить, кто это, – дерзко предлагает Пеперль, и все вокруг ржут как лошади, в то время как граф Аристид ничтоже сумняшеся в очередной раз подносит нос к пизде Мали и принюхивается.

– Это был человек посторонний, – устанавливает он, – это не кто-то из нас.

– Простите, – робко замечает Мали, – в пизду он ко мне вовсе не заходил, он ёб меня только в жопу.

– Ну, в таком случае, деточка, я ничего не в состоянии определить по запаху, моё искусство касается только передней стороны женщины.

Робби с выражением нескрываемого разочарования высматривает вокруг мужчину, который испортил ему всё дело и так и остался неузнанным.

Между тем занавес снова поднимается, в зале гаснет свет. В центре ярко освещённой сцены на красном ковре лежит совершенно обнажённая Мицци Веверка, широко раскинув ноги, а над ней, так что груди обеих соприкасаются, размещается другая красивая как картинка женщина с локонами чёрных волос. Они лежат тихо, но при первых же звуках марша, исполняемого оркестром, они мгновенно переворачиваются валетом и погружают языки в пизду подруги. Эта смена позиции, этот разворот тел, которые ещё секунду назад лежали грудь в грудь, а теперь голова каждой оказывается между ногами партнёрши, произошёл столь стремительно, что кажется просто невероятным чудом, свершённым по мановению волшебной палочки. А ведь тут на подмостках лежат два человека, если, конечно, в подобной ситуации вообще

позволительно говорить о них как о людях, с точки зрения нормальных людей. Ибо то, что лежит там выставленным напоказ, является лишь парой похотливых, ёбаных-переёбанных, вечно находящихся в поисках хуя баб, готовых на всё, причём в данном случае выражение «баба» по отношению к ним ещё слишком мягкое. Это воплощение ненасытной похоти. Вокруг, на сцене и в зале, погашены все светильники, и только один прожектор держит в луче занимающихся любовью женщин. Разглядеть что-либо в деталях почти невозможно. Видны только два белых, красивых тела, жадно приникших к пиздам друг дружки виновниц мужского счастья, которые, правда, на сей раз демонстрируют нечто совсем иное.

От этого зрелища Пеперль снова охватывает сильное возбуждение. Она влюблена в пизду Мицци Веверки, и её переполняет досада и распирает ревность от того, что не её язык обрабатывает сейчас эту красивую сочную манду. Есть для досады и ревности и другие причины. Ибо Пеперль чувствует, что не она уже находится в фокусе всеобщего интереса. Есть здесь, оказывается, и другие, приковывающие к себе внимание всех присутствующих, ведь даже глупенькая Мали умудрилась пережить особое приключение и поеблась в жопу, чего с ней самой ещё не случалось. Нужно непременно что-нибудь предпринять, чувствует Пеперль, так или иначе, но ей во что бы то ни стало необходимо вернуть интерес к себе и снова стать душой общества. Ибо с сегодняшнего вечера начнётся её карьера, с этого момента она намерена начать восхождение к вершине успеха и ступенями при этом восхождении должны стать постели мужчин – любителей женского тела. Но если она хочет добиться этого, то её лицо и фигура, её бесстыдная дерзость и знаменитое имя должны навсегда врезаться в память присутствующих мужчин. Пеперль Мутценбахер, Жозефина Мутценбахер Вторая, как ещё совсем недавно окрестили её, эта Пеперль Мутценбахер должна во всём проявлять индивидуальность и придавать всему только одной ей присущий оттенок, она должна даже превзойти свою знаменитую мать.

Решительно соскальзывает Пеперль с коленей Эрнстля. И едва лишь опускается занавес, закрывающий тяжело дышащую бабскую парочку, девочка твёрдым и уверенным шагом направляется к подиуму, на котором расположился оркестр. Жестом руки она призывает музыкантов к молчанию и затем, чтобы привлечь к себе внимание публики, издаёт пронзительный крик.

В зале воцаряется тишина, взгляды всех устремлены вперёд, где стоит очаровательная девчушка в коротенькой, едва прикрывающей стройные ноги юбочке, вызывающе выставив налитые как два яблока грудки. Пеперль делает несколько танцевальных па. Девочка никогда не училась танцевать, но это умение у неё в крови. Капельмейстер приноравливает звучание своей скрипки к её ритму и, ощутив его, выводит нежную и ласковую мелодию. Пеперль ни секунды не колеблется и не раздумывает, но каждое движение выглядит так, словно она часами отрабатывала его. Она импровизирует на ходу, экспромтом исполняя какую-то пантомиму, но каждый сразу понимает, о чём она хочет рассказать этим танцем. О девочке, которая лишается девственности.

Крепко прижимает она руки к маленькой пиздёнке, отшатывается от незримого нападающего и всё снова и снова поднимает юбчонку, чтобы убедиться, цела ли ещё её пизда. Она разыгрывает комедию стыдливости и бесстыдства с таким вкусом и вдохновением, что у некоторых зрителей туго напрягаются их балованные члены. Она отбивается от воображаемого мужчины, потом всё же поддаётся напору, всё время испуганно отшатываясь назад, но, в конце концов, уступает безудержному влечению и отдаётся. Колени у неё подкашиваются, ноги раздвигаются приглашающим жестом. С закрытыми глазами принимает она в себя внушающий страх и одновременно страстно желанный могучий стержень. На лице её отражается боль первого удара и затем медленно растекается благостное удовольствие, пока она, наконец, не обретает выражение восторженного экстаза. Более нежными, плавными становятся её движения, руки, закрывающие глаза, Пеперль, умиротворённо растворившись в блаженстве, теперь опускается вниз...