Пьер-Огюстен Бомарше. Его жизнь и литературная деятельность
Шрифт:
Я буду избегать по возможности посылать вас в город, но, в случае, если этого потребуют мои дела, запомните хорошенько, – я не приму никаких извинений, если вы запоздаете с возвращением домой: вы знаете заранее, как возмущают меня ваши отлучки.
Вы получите от меня стол и 18 ливров ежемесячно на ваши расходы и на погашение ваших долгов. Было бы слишком вредно для вашего характера, если бы я назначил вам жалованье и оплачивал ваши работы. Но если вы, в чем – ваша обязанность, будете способствовать успеху моего дела и своим талантом доставите мне какую-либо прибыль, я дам вам четвертую часть дохода с вашей работы. Вы знаете мой образ мысли, вам по опыту известно, что меня нелегко превзойти в великодушии; заслужите же, чтобы я сделал для вас больше, чем обещаю. Но помните: мне не нужно слов, я требую дела. Если вы согласны на мои условия и чувствуете себя достаточно сильным, чтобы исполнить их добросовестно, принимайте их и, подписав, возвратите мне…»
Конечно, Бомарше поспешил подписаться под этим «Домостроем», хотя ему не нравилось намерение отца обращаться с ним, как с ребенком.
Старик Карон не ошибся. Его суровая мера не замедлила оказать свое действие: ветреник и гуляка, Бомарше вдруг сделался усердным работником. Оправдалась также и надежда отца, что таланты сына обеспечат последнему
Будь молодой Карон изобретателем не ходового анкера для часов, а чего-нибудь другого, хоть и более важного, он, вероятно, скоро погрузился бы в Лету, и единственной наградой его было бы уважение немногих истинных ценителей всякой новизны. Но часы, не столько прибор для измерения времени, сколько предмет тщеславия и моды, должны были выдвинуть его на первое место. Как только Академия признала и утвердила за ним право на новый анкер, его сейчас же завалили заказами блестящие представители парижского общества, а король пожаловал ему титул придворного часовщика. Впрочем, и сам Бомарше не упускал случая рекламировать себя, и притом чрезвычайно ловко. Кто-то будто бы распустил слух, что анкер Карона не годится для плоских часов, и вот изобретатель, под предлогом публичного выражения почтения известному часовщику Ромильи, объявляет во всеобщее сведение, что он изготовляет какие угодно плоские часы, более плоские, чем делали раньше, и притом нисколько не в ущерб достоинству механизма. Первый образец таких часов имеется у Его Величества, и Его Величество носит их уже целый год и вполне доволен. Мадам Помпадур изобретатель преподнес часы, вделанные в перстень, всего в четыре линии диаметром и в две трети линии толщиною. «Таким образом, – заканчивалось письмо Бомарше все в том же „Меркурии“, – пользуясь моим анкером и моею конструкцией, можно изготовлять плоские часы и каких угодно малых размеров. Карон-сын, королевский часовщик».
Людовик XV чрезвычайно интересовался как изобретателем, так и его изобретением. Когда Бомарше преподнес ему часы, король приказал завести их и объяснить всем присутствовавшим придворным устройство их механизма. Не менее интересовали короля часы-перстень госпожи Помпадур, он заказал такие же для себя, а его примеру последовали придворные. Бомарше приготовил также часы для дочери короля, принцессы Виктории: они были с двумя стеклами, что позволяло видеть стрелки со всех сторон. Имя часовщика Карона приобретало в Версале все возраставшую популярность.
Глава II. Бомарше при дворе
Бомарше и Франке. – Карон-сын в качестве придворного. – Характер его должности. – Поиски лучшего положения. – Смерть старика Франке.– Бомарше в роли аббата. – Женитьба на вдове Франке. – Изменение в фамилии. – Смерть жены. – Новые успехи. – Сближение с дочерьми Людовика XV. – Бомарше – учитель музыки. – Зависть придворных. – Дуэль. – Пессимистическое настроение Бомарше. – Поэма «Оптимизм». – Причина пессимизма ее автора.
«Как только Бомарше показался в Версале, – пишет Гюден, – женщины были поражены его высоким ростом, тонкою и грациозною талией, правильными чертами его свежего и выразительного лица, его уверенным взглядом, тем гордым видом, который, казалось, возвышал его над окружающими, наконец, тем невольным жаром, которым он загорался при виде женщин». Высокопоставленные дамы, конечно, скрывали свое волнение, но одна женщина не устояла перед обаянием личности модного часовщика. В лавку Карона явилась однажды молодая дама и в большом смущении попросила починить часы. Это была жена Франке, некрупного придворного чина, нечто вроде контролера отчетности на кухне Его Величества. Урожденная Обертэн, Мария-Мадлена Франке была женщина тридцати лет, но все еще замечательная красавица. Что касается ее мужа, то это был дряхлый, болезненный человек.
Дон-Жуан с тринадцатилетнего возраста, Бомарше отлично понял причину смущения своей заказчицы, к тому же скромность, как признавался впоследствии он сам, никогда не была его добродетелью. Он сам отнес к Франке исправленные часы и с этих пор стал близким другом этого семейства. Через несколько месяцев после этого старик Франке, конечно, благодаря ловким маневрам жены и нового знакомого, уступил Бомарше свое место контролера за определенную пожизненную ренту. Уплату этой ренты гарантировал Карон-отец. Но, прежде чем вступить в отправление придворной должности, Бомарше должен был отказаться от звания часовщика и только тогда получил утверждение в новой обязанности королевским указом от 9 ноября 1755 года. На этот раз старик Карон не проронил ни слова о «прекрасной профессии» часовщика. Вместе с отказом от ереси Кальвина это довольно ярко характеризует его как человека не особенно стойкого в своих убеждениях, когда дело касалось выгоды. По словам Гюдена, сын
Должность контролера на кухне Его Величества, как и многие другие, была своего рода налогом на тщеславие, обычным средством французских королей увеличивать свою казну, «у короля Франции, – говорит Монтескье в „Персидских письмах“, – нет золотых рудников, как у его соседа, короля Испании, но он богаче последнего, потому что извлекает золото из тщеславия своих подданных, более неисчерпаемого, чем рудники». Список придворных должностей, всегда более дорогих, чем нужных, и нередко весьма курьезных, можно найти в «Версальском альманахе». Там говорится, между прочим, о заведующем галстуками короля (cravatier ordinaire du roi) и о смотрителе комнатных левреток (capitaine des levrettes de la chambre). У контролера кухонной отчетности было, конечно, гораздо больше хлопот, чем у его коллег, ведавших галстуками и левретками. Контролеров полагалось шестнадцать, под начальством одного главного. Они служили поочередно, по четыре в известную годовую четверть. На их обязанности лежало ведение счетов по обыкновенным и экстраординарным расходам королевской кухни. Они заседали также с правом голоса в хозяйственном совете. 660 ливров деньгами, столько же натурой, всего почти полторы тысячи, – таково было их содержание. Во время придворного обеда контролеры, со шпагою на боку, принимали участие в церемонии подачи блюд и собственноручно ставили их на королевский стол. «Говядина для Его Величества, – говорилось в параграфе 21 правил, составленных при Людовике XIV, – подается в следующем порядке: впереди идут два лакея, за ними столовый привратник, метрдотель с жезлом, дежурный камер-юнкер, главный контролер, контролер-клерк (мундшенк) и слуги с блюдом, хранитель посуды и др.» Будущий автор «Женитьбы Фигаро», надо думать, без особого увлечения исполнял свою обязанность. Его тянуло совсем в другую сторону, он, конечно, был не прочь вкусить от торжественности, но в соединении с большей прибылью.
У старика Франке была еще другая должность. Он был одним из контролеров военного интендантства. Кроме обычного жалованья, взятки с подрядчиков, прогоны на несовершавшиеся поездки и тому подобные «безгрешные доходы» делали этот род службы чрезвычайно прибыльным. Надо думать, что Франке именно здесь сколотил капитал на покупку пригородного имения Верлегран. Все это не ускользнуло от не по летам проницательного Бомарше. На кухне Его Величества было больше церемоний, чем прибыли, и молодой придворный – всего два месяца на службе – стал ухаживать за стариком Франке в надежде приобрести у него место в интендантстве. Но план не удался. 3 января 1756 года Франке неожиданно умер от апоплексического удара в своем имении Верлегран. Право на место в интендантстве перешло к родственникам с его стороны. Но при дележе наследства между женою и этими родственниками одна сумма не могла быть принята в расчет: старик Франке умер, не успев получить причитавшуюся ему часть из награбленного им и его коллегами по интендантству. О существовании этих денег знала только жена Франке да Бомарше, как видно, тонко изучивший все права и преимущества интендантского контролера. Само собою разумеется, что коллеги Франке вовсе не думали о возвращении денег жене своего бывшего товарища, тем более, что отлично сознавали свою неуязвимость. Нельзя же было требовать от них по закону незаконно награбленных денег. Но Бомарше нашелся и здесь: слишком сильно было в нем желание разбогатеть, выбраться на дорогу, чтобы он мог упустить хотя бы и те 900 ливров, которые приходились на долю Франке. И вот, под именем аббата Арпажона де Сент-Фуа, мнимого духовника госпожи Франке, он начинает осаждать интендантских контролеров угрожающими письмами. Первое письмо было адресовано госпоже Франке и сопровождалось отдельным письменным наставлением вдове, как действовать, как читать казнокрадам послание всеведущего аббата. Бомарше-Арпажон советует ей прочесть письмо, прежде чем идти с ним к коллеге мужа, контролеру Жоли. «Если он спросит, кто автор письма, так хорошо знакомый со всеми обстоятельствами дела, скажи ему решительно, – пишет Бомарше, – что, не желая вредить ни интересам контролеров, ни своим, ты пригласила своего духовника, умного человека, и открыла ему секрет дела, как тайну на исповеди, и что важность этой тайны заставляет тебя скрыть ее от наследников, оставив за собою право вознаградить их, если ты будешь довольна ими и если они не причинят тебе никакого вреда. Не забудь сказать это, а также и всю чепуху о духовнике…» О «наследниках» упоминается во всех письмах аббата. Речь идет о родственниках с мужниной стороны: получив право на должность покойного Франке как интендантского контролера, они, конечно, могли претендовать и на ту сумму, о которой хлопотал Бомарше. Приходилось, таким образом, лавировать между Сциллой и Харибдой; нарушься тайна, и вырванное у казнокрадов могло попасть к родственникам старика Франке, минуя его жену и ее возлюбленного… Письмо аббата Арпажона к мадам Франке, рассчитанное на тонкий слух вороватых чиновников, было составлено Бомарше чрезвычайно ловко, для большей иллюзии с благочестивым началом: «Да будет благословенно имя Господне…» Однако контролеры не попались на эту удочку, и Бомарше пришлось показать им более страшную для них перспективу, возможность вмешательства в дело различных высокопоставленных особ, министра и маршала де Ноайля. «Вы можете смеяться теперь над нашими угрозами, – писал Бомарше уже прямо к Жоли, – но если дела министра не позволят ему принять необходимые меры для уничтожения этого злоупотребления (т. е. взяточничества интендантов. – Авт.), я знаю другого человека, моего родственника, который будет очень рад случаю унизить ваше ведомство, это – маршал де Ноайль…» Мнимый аббат попал на этот раз в самое больное место интендантов. Жоли до того испугался, что, бросив прежнюю холодность, сам начал бегать в поисках своего таинственного корреспондента. Но «аббат» не находился, вместо него к Жоли пришел его поверенный Бомарше, и 900 ливров не замедлили поступить в распоряжение вдовы Франке.
Вся эта история происходила в апреле 1756 года, а 22 ноября, в том же году, состоялась свадьба Марии Обертэн, бывшей Франке, и Пьера-Огюстена Карона. С этой именно поры сын часовщика увеличивает свою фамилию прославленной им прибавкой – Бомарше. Так называлось имение Марии Обертэн, быть может, вымышленное, как думает Ломени. Ту же прибавку к фамилии Бомарше дал любимой своей сестре Марии-Юлии, обстоятельство, вызвавшее насмешку парламентского советника Гезмана. «Господин Карон, – писал советник в одном из мемуаров, – занял у одной из своих жен фамилию Бомарше и одолжил ее своей сестре».