Перебежчик
Шрифт:
– Из Американского общества распространения Писания среди бедных? Я никогда не встречался с ним, но слышал про него только хорошее, - Джеймс снял пенсне и протер его полой кителя.
– Ты похудел. Они действительно поили тебе слабительным?
– Да.
– Ужасно, просто ужасно, - Джеймс нахмурился, а потом одарил Старбак кривой улыбкой, не лишенной сочувствия.
– Теперь мы оба побывали в тюрьме, Нат. Кто мог такое представить? Должен признаться, когда я был в Ричмонде, то находил большое успокоение в Деяниях святых апостолов. Я верил, что если Господь смог вывести
– И меня, - поддакнул Старбак, испытывая неловкость от смущения. Он ощущал определенное удовольствие, водя за нос Пинкертона, но только не дурача Джеймса. Его брат улыбнулся.
– Адам вселил в меня надежду, что, возможно, ты к нам вернешься.
– Да?
– Старбак не смог скрыть своего удивления, что его старинный друг мог так превратно его понять.
– Он сказал, что ты посещаешь молитвенные собрания, - сказал Джеймс, - так что я знал, что ты, должно быть, освобождался от своего бремени пред Господом, и возблагодарил его за это. Адам передал тебе библию?
– Да, спасибо. Она со мной, - сказал Старбак, похлопав по нагрудному карману. Библия ожидала его вместе с мундиром в доме Ги Белля.
– Ты хочешь получить ее обратно?
– Нет! Нет. Мне хочется, чтобы она осталась у тебя, это подарок, - Джеймс дыхнул на пенсне и опять протер линзы.
– Я просил Адама убедить тебя вернуться домой. Когда, конечно же, узнал его взгляды на войну.
– Да, он убедил меня, - соврал Старбак.
Джеймс покачал головой.
– Так где же на самом деле эти орды солдат-южан? Должен признаться, у меня были сомнения. Я думал, что Пинкертон и Макклелан видят опасность там, где ее нет, но я ошибался!
Что ж, с Божьей помощью мы одержим верх, но признаюсь, битва будет тяжелой. Но по крайней мере ты выполнил свой долг, Нат, а я считаю своей обязанностью уведомить об этом отца.
Старбак смущенно улыбнулся.
– Не могу представить, что отец меня простит.
– Да, он не склонен что-либо прощать, - согласился Джеймс, - но я поведаю ему, как ценны оказались твои услуги, и кто знает? Может, он найдет в себе силы вернуть прежнюю привязанность?
– он опять начал протирать свое пенсне.
– Хотя должен признать, он всё еще зол на тебя.
– Из-за девушки?
– без обиняков спросил Старбак, имея ввиду те дни, когда он сбежал из Йеля и от ярости отца.
– Или из-за денег, которые я украл?
– Да, - Джеймс покраснел, но затем улыбнулся.
– Но даже отец не будет отрицать притчу о блудном сыне, так ведь? И я скажу ему, что настало время тебя простить, - он остановился, колеблясь между желанием излить душу и воспитанием, которое приучило его прятать все откровенные чувства. Желание одержало верх.
– Пока ты не ушел, я и не думал, что мне будет так сильно тебя недоставать. Ты ведь всегда был бунтарем, да? Полагаю, я нуждался в твоих проказах сильнее, чем считал. После того, как ты ушел, я решил, что нам следовало быть более близкими друзьями, и теперь мы можем ими стать.
– Так мило с твоей стороны, - сильно смутившись, вымолвил Старбак.
– Давай!
– Джеймс
– Помолимся?
– Да, конечно, - согласился Старбак, и в первый раз за многие месяцы преклонил колени. Его брат громко молился, благодаря Бога за возвращение блудного брата и моля Господа благословить Ната, его будущее и праведное дело северян.
– Может, - закончил молитву Джеймс, - тебе хочется что-нибудь добавить к молитве, Нат?
– Лишь "аминь", - ответил Старбак, гадая, какое еще предательство ему придется совершить в ближайшие дни, чтобы сдержать данное отцу Салли обещание.
– Просто аминь.
– Тогда аминь, - согласился Джеймс.
Он улыбался, полный счастья, потому что добродетель восторжествовала, грешник вернулся домой и пришел конец бесчестью семьи.
Корабль Конфедеративных Штатов Америки "Виргиния" - построенный из корпуса бывшего корабля Соединенных Штатов "Мерримак" броненосец, посадили на мель и взорвали, когда был оставлен Норфолк, его база.
Потеря мятежниками своего броненосца открыла реку Джеймс для флота северян, и военная флотилия поднялась вверх по течению к Ричмонду.
Батареи мятежников на берегах реки были подавлены огнем с кораблей; огромные ядра орудий Дальгрена громили мокрые парапеты, а стофунтовые снаряды орудий Паррота разрывали в клочья прогнившие орудийные площадки и крушили лафеты пушек.
Миля за милей флотилия северян из трех броненосцев и двух деревянных канонерок шла вверх по течению, уверенная в том, что на реке Джеймс на плаву не осталось ни одного корабля отступников, способного бросить им вызов, и ни одной береговой батареи, достаточно сильной, чтобы остановить их неумолимое продвижение.
В шести милях к югу от Ричмонда, где курс флотилии после поворота направо выходил на прямую линию строго на север, к самому сердцу города, оставался последний форт мятежников. Он располагался на высоком утёсе Дрюри на южном берегу реки Джеймс, его тяжелые орудия смотрели на запад, по направлению к устью реки.
У самой северной части холма, где река так заманчиво приглашала в самое сердце мятежа, у огромных свай была устроена баррикада из нагруженных камнем затопленных барж.
Вода перехлестывала через баррикаду и, пенясь, просачивалась сквозь щели, а завал из коряг и плавающих деревьев был установлен вверх по течению, чтобы сделать препятствие еще более грозным.
Флотилия северян подошла к последнему форту и баррикаде сразу после рассвета. Всю ночь пять военных кораблей стояли на якоре посередине реки под ружейным огнем с берегов противника, но теперь, когда за их спинами всходило солнце, они очистили оружейные башни и орудийные палубы для решающей битвы.
Сперва они подавят форт, а потом прорвутся сквозь баррикады.
– Ричмонд будет наш к наступлению ночи, ребята!
– крикнул канонирам офицер флагмана.
В свою подзорную трубу в лучах нового дня он мог рассмотреть находившийся в отдалении город, увидел блики солнца на белых шпилях, на церкви с колоннами и на крышах домов, усеивавших семь городских холмов.