Перебежчик
Шрифт:
Он изо всех сил пытался понять, почему она пошла на такой риск.
В конце концов он только кивнул, неспособный уловить смысловые нити, которые доходили до него, в основном в шёпоте присутствия и света. Ему казалось, что он почти что-то знает, и это в некотором смысле беспокоило его больше, чем то, чего он не знал. Он почувствовал там что-то знакомое, какой-то шёпот понимания, который исходил не от него, по крайней мере, не напрямую… по крайней мере, не из его сознательного разума.
Что бы это ни было, оно не осталось с ним надолго, и он не осмеливался
Кали направляла их в джунгли.
Из ниоткуда по его свету пронёсся жёсткий виток боли, вызвав тошноту, которая заставила его скорчиться на носилках, прикусывая язык, чтобы не издать ни звука.
Несмотря на это, Ревик почти задыхался, как только вообще смог дышать.
Он почувствовал, как по крайней мере несколько других видящих отреагировали на исходящую от него боль, втянув воздух почти одновременно с ним. Волна ударила по ним достаточно сильно, чтобы их шаги замедлились… не настолько, чтобы уронить его, насколько он мог это почувствовать, но почти так, как если бы они разом остановились и в ту же секунду возобновили движение.
— Закрой свой свет, брат, — сказала Юми, находившаяся рядом с ним.
Её голос был тихим, но явно повелевающим.
Ревик открыл глаза и только тогда осознал, что его голова всё ещё повернута в её сторону.
Встретившись с ней взглядом, Ревик кивнул, борясь с очередным приступом боли и смущения, которые воевали в его груди.
Никто из них больше не проронил ни слова, пока они не достигли места встречи, сразу за гребнем горы.
Глава 13. Презираемый
Когда они прибыли, было почти темно.
Быстрая смена освещения поначалу сбила Ревика с толку. Он подумал, что, возможно, надвигается буря, что облака закрывают солнце над навесом листвы.
Затем он увидел кусочки неба, заметил, как они меняют цвет на розовый, оранжевый и красный, и понял, что, должно быть, провёл без сознания большую часть дня, пока они были в дороге.
Он потерял почти целый день.
Он сомневался, что они смогут позволить себе роскошь долго оставаться в новом лагере.
Он также знал, что ему следует заступить на караул, учитывая, что он уже проспал большую часть дня, а никто из его товарищей не мог позволить себе такой роскоши. Однако, прежде чем он смог озвучить хотя бы часть этого, Юми сообщила ему, что ему нужно будет поспать ещё больше, и что в процессе ему потребуется помощь в восполнении своего света.
У него не было выбора.
Когда Ревик, пошатываясь, поднялся с носилок после того, как они опустили его на землю, и выпрямился, Юми и Даледжем подхватили его с двух сторон.
И хорошо, что они это сделали.
Колени Ревика подкосились, как только он выпрямился во весь рост. Это произошло достаточно внезапно и с такой силой, что он, вероятно, упал бы прямо в грязь, если бы их не оказалось рядом.
Они
Они справились со всем этим, как показалось, за несколько минут.
Внутренние коврики уже надувались, когда последние куски органической проволоки были закреплены на месте. Затем Ревику сообщили, что он будет размещён в первой из этих палаток, и что у него есть право выбрать проводника для подачи света.
Он не колебался.
Он слишком устал, чтобы колебаться или притворяться, что у него нет предпочтений.
— Даледжем, — сказал он.
Мужчина-видящий слегка вздрогнул.
Однако он ничего не сказал и не запротестовал своим светом.
На самом деле выражение его лица даже не изменилось, хотя Ревик увидел, как Мара нахмурилась, когда Ревик заговорил.
Даледжем либо не заметил этого, либо предпочёл проигнорировать.
Вместо этого он внезапно стал деловитым.
Не дожидаясь ответа, он крепче сжал руку Ревика, перенося остатки веса и равновесия Ревика от Юми на себя и ведя его прямо в ту первую палатку, которую они соорудили. Оказавшись внутри, Даледжем отпустил его и ловкими пальцами начал расстёгивать бронежилет на груди Ревика. Он снял его и кобуры с пистолетом с такой эффективностью, которая только ещё больше дезориентировала Ревика, хотя он не сделал ни единого движения, чтобы остановить это, а просто стоял и позволял другому мужчине раздевать себя, держа руки более или менее мягко опущенными по бокам.
Когда он закончил, Даледжем приказал Ревику лечь.
С этим Ревик тоже не стал спорить.
Он едва задержался, чтобы стянуть через голову бронированную рубашку, и то только потому, что ему было чертовски жарко — слишком жарко, чтобы хотеть плотную ткань на теле, даже несмотря на то, что на улице темнело. Он скорее почувствовал, чем увидел, как у Даледжема перехватило дыхание, когда другой мужчина взглянул на его спину.
Ревик сделал вид, что ничего не заметил.
Затем отбросил это в сторону, опустошив свой разум.
Он привык к тому, что видящие так реагировали на его шрамы.
Реакция была естественной — у него было мало причин обижаться на это. Очень немногие видящие имели такие шрамы, как у него. Он привык к пристальным взглядам, возникавшим всякий раз, когда он впервые открывал эту часть своей кожи другому видящему. Он также привык к неизбежным вопросам о том, как и где он получил эти шрамы… вопросы, на которые он не смог бы ответить, даже если бы захотел.
По правде говоря, он ничего не помнил.