Перебежчик

Незнанский Фридрих Евсеевич

– Кто это был? – спросила Катя.

– Попали мы с тобой, – сказал я, – как куры в ощип. Или между молотом и наковальней. Я так и думал… Одни хотят, чтобы я этого пацана посадил, другие, чтобы я его защитил.

– А ты? – спросила она. – Чего хочешь ты?

– Чтобы его оправдали, если невиновен. Или посадили, если суд докажет вину.

– Говоришь прямо по-писаному, – усмехнулась Катя. – Но я спросила тебя по-другому. И о другом.

– Догадываюсь, – вздохнул я. – Сделаем так. Нам с тобой на сегодняшний день нужен хороший публичный скандал, желательно с пощечиной,

после чего ты заберешь вещи и вернешься к мамочке. Она только будет рада. И скажет, что была в этом уверена с самого начала. Только пусть скажет это во всеуслышанье и как можно громче.

– Знаешь что? – обиделась Катя. – Пощечину после таких твоих слов я могу дать прямо сейчас, не дожидаясь, пока соберется народ.

– И будет уж совсем хорошо, – продолжал я, подставив ей правую щеку, как если бы меня уже ударили по левой, – когда начнешь прилюдно встречаться с кем-нибудь другим.

И схлопотал-таки, как и напрашивался, по морде. Причем она ойкнула от боли и подула на свою ладонь.

– Ну хотя бы для видимости, – стал объяснять я, отступив на шаг назад. – На измене я не настаиваю. Пусть твоя мама лично тебе кого-нибудь подберет. Пойми, иного выхода пока нет. Я не могу отвечать за твою безопасность, пока ты со мной.

– Я – твое слабое место, – кивнула она, продолжая потирать ладонь, покрасневшую от удара. – Как видишь, я ничего не забыла.

– Да уж, – развел я руками. – Злопамятством тебя природа не обделила. Как и всеми другими достоинствами. Именно об этом я тебя предупреждал.

– Предупреждал, – подтвердила она грустно. – Ничего не скажешь. А я, дура, не поверила, – ее голос дрогнул. – Решила, вот человек, который ничего не боится. Которому все по плечу.

– Значит, ты меня принимала за кого-то другого. Тогда тем более нам следует расстаться.

– Не придуривайся. Скажи хоть, что это за люди? – спросила она. – Кто такие? Неужели им нечем больше заняться, кроме как следить за мной, подслушивать наши разговоры? И все только ради того, чтобы заставить тебя играть на их стороне или вывести тебя из игры?

Она заплакала, прижавшись лицом к моему плечу.

– Ты замечательно все сформулировала, – сказал я, погладив ее по голове. – Именно так все и обстоит.

– И ты веришь, что тебе удастся с ними справиться? – она подняла на меня свои широко открытые глаза. – Ведь они сегодня могли тебя убить…

– Ну, если бы очень захотели, они бы меня давно ухлопали. Одного адвоката они уже убрали. Второго – перебор. Сначала нужно попробовать меня запугать. Вот почему им была нужна ты. Наверное, хотели тебя похитить. А потом со мной поторговаться. Думаешь, в следующий раз нам удастся снова выкрутиться, как сегодня?

Катя глубоко вздохнула. Я замолчал, машинально продолжая гладить ее по голове. Я просто не знал, что ей еще сказать. Знал только одно: я отвечаю за ее безопасность, и это сейчас для меня на первом месте.

– Итак, мы поссорились? – спросил я.

– И я завожу себе другого мужчину, – усмехнулась она, отстранившись. – А ты заводишь другую бабу, так?

– Ты так ничего и не поняла, – помотал я головой. – Я не имею права

никого заводить, чтобы никого не подставить!

– Даже для достоверности? – сощурилась она. – Чтобы все поверили – мы разошлись?

Я глядел на нее и молчал.

– Я совсем не то говорю, – вздохнула Катя и вытерла глаза. – Хорошо, я буду послушной девочкой. Но ты мне должен обещать. Что когда все это закончится… И, пожалуйста, никаких скандалов с пощечиной. У меня второй раз это уже не получится. Я плохая актриса, неужели не видно?

– Но бьешь ты от души, – сказал я, взял ее руку и подул на ладонь. – Чувствуется темперамент.

– Ну так когда начнем ссориться? – спросила она. – Прямо сейчас или завтра утром?

– Ладно, отложим до завтра, – смилостивился я.

Утром мы с Вадимом приехали в генпрокуратуру к Александру Борисовичу, как и договаривались заранее. Со смешанным чувством надежды и робости я переступал порог знакомого мне заведения, которое стало для меня, новоиспеченного адвоката, чем-то вроде верховной ставки противника. Я понимал, что не с руки Турецкому со мной сейчас возиться. У него масса своих неотложных дел. Знал и другое – он обидится, если я не буду делиться с ним своими невзгодами на новом поприще. Он считал себя обязанным опекать молодых сотрудников, даже тех, кто от него уходит.

– Садитесь, – он указал нам на стулья возле своего стола, хотя прежде приглашал меня, как своего сотрудника, в уютное кресло в углу комнаты. Но вряд ли это было свидетельством его ко мне охлаждения. На столе лежали папки с материалами, которые он подготовил к нашей встрече.

– У меня около часа времени. Здесь вы увидите наши материалы, посвященные убийству банкира Степаняна, близкого Бахметьеву человека, – сказал он нам. – И его конкурентам по бизнесу. Я говорю о бывшем вице-премьере Сергее Соковнине и его банковской группе. Кофе, кстати, будете?

Вадим кивнул, листая протоколы.

– Как адвокат, я еще ни разу не сотрудничал со своими оппонентами, – сказал он, – поэтому неплохо бы для начала взбодриться.

– В сущности, у нас с вами одно общее дело, – ответил Александр Борисович. – Это в суде мы окажемся по разные стороны баррикады.

– Скажите сразу, враги у Бахметьева сильные? – спросил я, кивнув на бумаги.

– Безусловно, – ответил Александр Борисович. – И весьма влиятельные. Сохранили прежние связи. – Он показал глазами на потолок, – прежде всего с органами безопасности… Знаете, все эти бывшие работники КГБ, сыновья высших должностных лиц, привыкли к определенным стандартам жизни и не желают смириться с потерей власти и привилегий.

– Кстати, у потерпевшей Оли Ребровой появился телохранитель, – сказал я.

– Ты все-таки разговаривал с ней? – встрепенулся Вадим. – Ну ты даешь! Я же предупреждал тебя, чем это может обернуться.

– Он в душе еще следователь, – примирительно улыбнулся ему Александр Борисович. – Юре нужно время для адаптации.

– Реброва выставляет в нехорошем свете нашего бывшего товарища по работе Савельева Петра, – продолжал я. – Он, оказывается, недавно уволился по собственному желанию.