Перечитывая Мастера. Заметки лингвиста на макинтоше
Шрифт:
Манеры Азазелло, этого масочного персонажа, тоже не кембриджского происхождения. Надавать жареной курицей по шее Поплавского, затем сбросить ее вместе с бельем, вытряхнутым из чемодана в лестничный пролет, обглодать куриную ножку и засунуть обглоданную кость вместо платка в карман пиджака – от такого пассажа любой хулиган придет в восторг.
Почему демона Азазелло автор решил представить в образе уличного хулигана? Этот типаж нередко появлялся в жанре фельетона, сатирической заметки, очерка. Уличный хулиган – примета эпохи 20-30-х годов прошлого века. Наследие гигантской по размерам послевоенной беспризорщины 20-х годов, выплеснувшейся на улицу и превратившейся в несоциализированный конгломерат. В уличной
По сути, это была альтернативная власть, также державшая в страхе город. Причем эта власть была классово сродни советской. Недаром в Гулаге уголовники пользовались особыми правами.
При этом карательные функции «ведомства» Воланда, возложенные на Азазелло, сродни его характеру. Индивидуадизация героя, напоминающего отчасти итальянского мафиози, отчасти московского хулигана, достигается в свою очередь за счет близости к данной социальной прослойке. Мономаска героя выделяет его из свиты, с удовольствием примеряющей разные маски (Коровьев, Бегемот). Что характерно, эти герои меняют не только маски, но и имена, клички, точнее вербальные маски. Азазелло и тут остается верен одной – у него нет других имен в романе.
Первоначально у этого масочного героя было имя Фиелло. Любопытно, что «привязка» к Италии сохранилась и в окончательном имени. На итальянский манер он назван не случайно. Итальянская мафия уже в тридцатые годы заявила о себе серией дерзких и громких нападений и «разборок» в городах Сицилии и в США, в Чикаго. Образ итальянского мафиози уже начал складываться как тип бандита и убийцы, предпочитающего действия словам, и беспощадного в расправах.
На крыше Пашкова дома, одного из красивейших зданий Москвы, Азазелло отвечает Воланду, любующемуся открывшейся панорамой, что ему лично «больше нравится Рим». Амбивалентность образов позволяет полунамеками давать и отсылки к их национальной принадлежности.
По сути, свита Воланда представляет собой интернациональную «сборную», в которую попадают итальянский дьявол Азазелло, французский бес Бегемот, и сам Воланд в роли немецкого черта. Коровьев же, оправдывая «фамилию», выбирает маску русского босяка.
Игра черными есть художественный прием в реализации художественной идеи выявления социальных и нравственных пороков Москвы 30-х годов путем их осмеяния. Для этого автор блестяще использует прием карнавализации как основной для создания художественных образов, причем не только демонического ряда, их художественного воплощения и сюжетной организации произведения.
Системное пародирование всех институтов и организационных форм новой власти, благодаря чему выявляется ее порочная, противозаконная основа и безнравственная, бесчеловечная сущность, то есть полное несоответствие представлениям о порядочности и справедливости и гуманности, создает основу для сатирической экспозиции Москвы 30-х годов. Игровая стихия поддерживается масочными персонажами с целью создания максимального смехового эффекта при вскрытии социальных пороков и лицемерия социальной системы.
Художественной спецификой языка московских глав является то, что он ориентирован на выводное знание. То есть, мысли автора часто не вербализуются, не формулируются прямо, а даются в подтекстах и намеках. И намеки эти, ясные для современников, сегодня должны ого ввариваться и комментироваться.
Система ведущих демонических персонажей создана на основе использования приема карнавализации, игровой природы образов. Большинство созданных автором олитературенных масок инфернального происхождения участвуют в задаче осмеяния социальной системы, они пародируют, провоцируют, творят
Как отметил в своем исследовании А. Зеркалов: «И власть в нашем ощущении становится еще более отталкивающей из-за того, что ее передразнивают дьяволы» (Зеркалов 2004: 143). Образы-маски с их магическими функциями понадобились автору для того, чтобы сорвать покров обмана с современной действительности, с власти, которая провозгласила себя «царством справедливости», на деле являясь империей зла, основанной, с одной стороны, на репрессиях, насилии, следствием которых был страх и малодушие, царившие в обществе, и лицемерии и обмане, - с другой.
И кто же тогда главный герой Московских глав? Мастер, который создает повод для сюжета? Воланд, активизирующий силы, движущие сюжет? Маргарита, чья роль отмечена как центральная ритуально-магическая? Все они очень важны, но не являются собственно центром читательского интереса в московских главах. Они равно участвуют в создании художественной концепции романа, ведут каждый свою очень важную тему. Тогда получается, что главного героя нет?
Точнее будет сказать так, как это было сказано по отношению к «Ревизору» Н.В. Гоголя. Главный герой этой части романа – это смех. Смех, господа, потрясающий по точности попадания в цель и силе. Смех, освобождающий от страха, от того гнетущего чувства, с которым люди жили десятилетия в этой стране. Смех, освобождающий от идолопоклонства и пресмыкательства. Смех, искрящийся, задорный и озорной. Смех артистичный, иногда утонченно-аристократический булгаковский смех. Смеховая карнавальная эстетика господствует в романе, не исключая лиризма и драматизма, и гармонизируя общую авторскую модальность. Игровая стихия, пронизывающая всю эстетику романа, позволяет избежать крайностей, например, главенства тональности обличительства и морализаторства.
Автор не идет по пути обличительства и назидания только. И от этого произведение, на мой взгляд, только выигрывает. Роман «Мастер и Маргарита» - это веселый, остроумный роман в том числе. Вместе с тем издевка, пародия, ирония, сарказм и комедия характеров и положений – все вместе взятое обнаруживает беспощадную и бескомпромиссную позицию автора-сатирика, который ставит точный диагноз современной действительности.
Игра белыми
Я с вами во все дни до скончания века. Аминь
Евангелие от Матвея
Истина конкретна и человечна
Игра белыми, как ни странным это покажется на первый взгляд, начинается с того, что позицию рассказчика занимает Воланд. Или прячется за этой позицией. Вот уж кто должен был бы описать Иешуа или Иисуса (в русском произношении) в черных красках, если бы образ был традиционным! Ведь дьявол по учению церкви есть отец всяческой лжи. Так нет! Сам дьявол нарушает свои каноны и представляет Иешуа «мечтателем», «философом», «добрым человеком», «человеком свободным», а самое главное, - «верующим столь неколебимо, что, это, собственно, есть уже не вера, а знание того, что Бог управляет всем, в том числе человеческой жизнью». Невероятно! Неужели такая трактовка евангельских событий предлагается вечным оппонентом Света! Или тем, кто прячется за этой маской?