Перед бурей
Шрифт:
Взяв на учет всё уцелевшее от прошлого, вернувшиеся на свободу и новонарастающие силы, он без устали ездил и доказывал: время разойтись еще будет впереди, теперь же общий интерес — отложить борьбу между собою до победы над общим врагом — самодержавием.
У народников и марксистов в конце концов цель одна; в социальной политике (впрочем, не столько в области рабочего, сколько аграрного законодательства) они, вероятно, довольно серьёзно разойдутся; но забегать вперед нечего. Придется ли марксистам и народникам в свободной демократической России разойтись по спорным вопросам и оспаривать друг у друга власть, или же удастся найти какую-то компромиссную линию — покажет время; в европейских партиях умеют мирно уживаться и не такие еще разногласия.
Свидание было кратким. Натансон спешил в Петербург и ограничился краткой характеристикой новой революционной программы. Она выглядела импозантно. В основе было объединение решительно всего, способного на борьбу, от либералов до народовольцев и социал-демократов. — Дальнейшую беседу М. А. отложил до своего возвращения из Петербурга, а пока советовал мне хорошенько подумать о том, что он говорил.
Однако, из Петербурга Натансон поехал прямо в Орел и потому вызвал меня туда. Ничего нового выяснить он мне не мог.
После посещения Орла я ознакомил товарищей по народовольческому кружку с планами создания новой всероссийской революционной организации. Все мы сошлись на том, что оказывать ей всяческое содействие следует, но с вступлением в нее надо повременить, выждав появление печатной программы и обосновывающих ее брошюр. Натансон предложил мне в Москве связаться с П. Ф. Николаевым. Я отправился к нему, и он пытался завершить мое «обращение». Но все его уговоры оказались напрасными.
Натансон не мог быть «первым человеком» своего направления, дающим ему его credo. Он был по природе «вторым человеком», который по идейному заказу первого, под данным и освященным им знаменем, проводит мобилизацию сил. П. Ф. Николаев также не имел данных для роли «первого человека». Он мог быть только популяризатором. «Головы» у Партии Народного Права не было. Его место занимал начальник главного штаба или даже всего лишь генерал-квартирмейстер. Наш кружок был одним из многих, готовых отдать себя в распоряжение идейно-политического вождя. Отправляясь на паломничество к Михайловскому, являясь к Натансону в Орел, мы ощупью искали этого вождя. Но в Михайловском мы нашли, прежде всего, литератора, необыкновенно, — даже чересчур для нас проницательного зрителя политической борьбы. Плоды его «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет» не превращались в «повелительное наклонение». А в Натансоне мы нашли деловитого и умелого «антрепренера» революции.
Удайся Натансону его план, — имя его осталось бы вырезанным на скрижалях русской истории неизгладимыми чертами. Но в плане этом было слишком много головного, абстрактно-рассудочного. Творец его, если угодно, был чересчур калькулятор, чересчур счетовод и слишком мало социальный психолог, он не видел в программе выражения социальных страстей, умонастроений и общего мироощущения.
В остальном как будто всё было подготовлено. Никогда еще, казалось, новая партия не обладала такими широкими общероссийскими связями, такими прочными друзьями в разных течениях, такими союзниками в легальной литературе. Общая психологическая атмосфера была прекрасно подготовлена к выходу Партии Народного Права (как, в pendant к Партии Народной Воли, она была названа) на политическую авансцену.
И вдруг — никакого выхода просто не состоялось. Как раз накануне
Вопреки догадкам, провокации или центральной измены под этим не крылось. Тайная полиция просто сумела переиграть тайное общество. Позже лично мне при вызове на допрос Зубатов хвастался: «Да, попался-таки в своей орловской берлоге ваш «главный». Мы же его знали. Старый матерой волк. И прятать концы в воду умеет. Но только и у нас с ним уж был опыт. Мы решили, что раньше времени его тревожить не надо. Пусть шире пораскинется, пусть воображает, будто мы о нем позабыли. А мы тут-то и цап-царап!»
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Арест. — Зубатов. — Отправка в Петербург. — В Петропавловской крепости. Освобождение. — Родной Камышин
Наш кружок просуществовал до весны 1894 года. Мы продолжали считать себя «народовольцами», за отсутствием другого, более соответствующего наименования. Мы чувствовали потребность окончательно разобраться в идейном наследии народовольчества и предшествовавшего ему народничества. Мы составили сборник программ прежних революционных организаций и после экзаменов, на досуге, должны были напечатать его на мимеографе. Вместе с тем мы должны были выпустить первый номер общестуденческого журнала, для которого я написал статью «Революционеры и либералы».
Я уехал в деревню, чтобы в одиночестве предаться зубрению для экзаменов, как вдруг, в один прекрасный вечер, ко мне экстренно приезжает сестра одной курсистки из нашего кружка и сообщает, что у меня был обыск, во время которого открыт мой «тайничок» с нелегальной литературой, рукописями, принадлежностями для печатания. Старший брат, сестра, Е. Яковлев и целый ряд других арестованы. Ходят слухи, что аресты были произведены в один и тот же день по всей России: «провал» небывалый, колоссальный…
Ночью я трясся на крестьянской подводе. В Москве с разными предосторожностями увиделся с уцелевшим от ареста П. С. Ширским, которому передал все свои связи и указал место хранения некоторых принадлежностей для печатания. Покончив все дела, я решил перестать скрываться и вернуться на свою квартиру. Когда я заворачивал, задумавшись, с Садовой в Большой Козихинский переулок, я вдруг услышал сзади себя вкрадчивый голос: «Господин! а, господин!» Оглянувшись, я увидел какого-то субъекта в довольно потертом пальто, невзрачного вида, с беспокойно бегающими глазами. Он показался мне «благородным просителем» из разряда бывших «людей», и я опустил руку в карман за подаянием. Как вдруг мой проситель, с изменившимся от страха лицом, отскочил в сторону, заикаясь и бормоча: «Что вы! что вы! не надо! я тут не при чем… мы люди подневольные…» От неожиданности я сначала ничего не понял и только в изумлении спросил: «Да в чем же дело, чего вам, собственно, нужно?»
«Я скажу… я сейчас… только уж вы, пожалуйста, извольте вынуть руку из кармана!» Я машинально вынул. — «Так вот, видите ли…мне приказано… я вас должен попросить в соседний полицейский участок… г. пристав вас ожидают». Только тут я понял и невольно рассмеялся. — «Что же, неужели вы думали, что я в вас стрелять буду?». — «А как знать… Нам сказали, что вы скрываетесь… Когда с обыском к вам пришли, так вы, значит, дома были, только из окошка выскочили… Бывают которые отчаянные. А ведь у меня одна голова на плечах. На моих руках семья, дети… пить, есть хотят. Мы тут не при чем — исполняем, что нам прикажут…»