Перед концом света. Синдром восьмидесятника
Шрифт:
И хотя по лицу женщины Петровичу было понятно, что пила она не только свячёную воду, последняя фраза отвлекла его внимание от своих дел и заставила задуматься:
– И впрямь, как им выживать?
Об этом он и спросил Раечку, когда посетители удалились из кабинета.
– А вы как думаете? Вы же умный? – ответила она вопросом на вопрос и повернула голову к Петровичу, обхватив и поглаживая большим и указательным пальцами подбородок, что означало: она внимательно слушает собеседника. Но её глаза не сфокусировались ни на Петровиче, ни на расположенном за его
– Знаешь, сколько мы ни будем жилы рвать – не вытащим их из ямы. Вот ты постоянно помогаешь вещами, деньгами, продуктами. Прописала Вовку у себя, а он, шельмец, всё равно сбежал. Папаша в тюрьме. Мамашка в прострации самогонку варит. Сама пьёт. И Вовка скоро сопьётся. Боюсь, никакие твои конфетки ему не помогут. Забота о народосбережении – это компетенция государства. Когда есть такие рецидивы – идёт самозаражение семей, надо менять политику.
– Ну-у, после ваших страшилок хоть ложись да помирай!
Раечка оставила подбородок в покое, взяла ручку и стала чертить какие-то иероглифы на чистом листе бумаги.
Петрович поднялся со стула, подошёл к окну и, задумчиво глядя на уныло торчащие мокрые ветки, медленно проговорил:
– Мы похожи на родственников, которые пытаются спасти умирающего больного примочками. Долг выполняем. Совесть свою спасаем. А он скоро всё равно помрёт, если не подключатся хирурги и не удалят нарыв.
Затем, видимо, собравшись с мыслями, Петрович решительно повернулся спиной к окну и, упёршись ладонями в подоконник, продолжил:
– Как быть с Вовками – история многократно отвечала на этот вопрос. Детскими трудовыми колониями после Гражданской войны, где мальчишки делали лучшие в стране фотоаппараты; суворовскими и нахимовскими училищами – после Великой Отечественной.
Однако договорить ему не удалось. В дверь постучали. Вошла женщина с укутанным в застиранное одеяльце ребёнком. За ней – следующая, потом ещё одна и ещё… Каждая со своими проблемами: работы нет, мужа посадили, или бросил, или пьёт, но всё сводилось к одному – к поиску средств для выживания.
«Странное дело, в таких очередях мужиков почти не бывает. Или им всего хватает, или просто всё пофигу? – подумал Петрович, выйдя через время в коридор с электрочайником, чтобы набрать воды. – Да-а, мы – твари толстошкурые…»
Приближался обед.
Когда за последней посетительницей закрылась дверь, Раечка засуетилась: включила чайник, вытащила из шкафа посуду, сладости, бутерброды.
– Будете есть? Может, кофе?
– Нет, не голоден. Мне, пожалуйста, зелёный чай без сахара. Давление скачет…
– Это от стрессов, Алексей Петрович! – назидательно произнесла она. – Много нервничаете. Кстати, вы с Эльвирой разобрались?
– Был я возле салона сегодня. Всё там сделано добротно, красиво, со вкусом. Вряд ли она захочет что-либо менять. А дела свои, думаю, без меня порешает.
– Дай бог, – сказала Раечка и переключилась на начавшийся прежде разговор. – Вот вы сказали о суворовцах и нахимовцах.
– А какой пример для подражания дети увидят в таких, как у Вовки, семьях? Что ждёт их в будущем? Судьба папашек и мамашек?
– В училища, конечно, их никто не возьмёт – там огромнейшие конкурсы. А на приюты и интернаты редко какая мать согласится.
– Видишь, Раиса Фёдоровна, ты сама частично дала объяснение существующим проблемам. Да, детей лучше охватывать нормальным семейным воспитанием. Обрати внимание: ключевое слово здесь – «нормальным». Хотя и многие благополучные семьи стремятся пристроить своих отпрысков в суворовские и кадетские училища. Престижно это. А наша элита вообще отправляет их в закрытые заграничные пансионы, подальше от родного дома.
Залитый кипятком чай настоялся, и Раечка поставила чашку Петровичу на стол.
– Спасибо, спасибо! – он благодарно кивнул и продолжил свою мысль. – С другой стороны, ты знаешь нынешнюю зарплату воспитателей, которые больше думают не о детях, а о том, как самим выживать. Поэтому престиж наших интернатов чем-то сродни службе в армии в эпоху позднего застоя, когда среди офицерства процветало пьянство, в казармах – дедовщина, а всем управляли тупые прапорщики, дававшие, как в анекдоте, команды: копать от забора и до обеда. Для детей же из семей, попавших в трудную жизненную ситуацию, государство должно создавать не приюты, а привилегированные пансионы, и воспитывать как будущий цвет нации, как талантливых инженеров, пчеловодов, механизаторов, то есть в зависимости от их способностей и от понимания государством, в каких кадрах оно нуждается.
– Ну, Алексей Петрович, у вас целая теория. Прямо как эксперименты социалистов-утопистов по перевоспитанию нации. Что из этого вышло, вы лучше меня знаете.
– Я знаю и другие примеры. Когда у османских правителей возникла острая необходимость в создании элитной боевой пехоты, они организовали процесс подготовки и формирования её из детей христиан в возрасте от 5 до 14 лет, захваченных в боевых походах на Балканы. Это стали самые надёжные и преданные султанам воины-янычары, поспособствовавшие расцвету Османской империи. Конечно, они получали и специальные привилегии, что вызывало зависть у многих мусульманских семей и стремление пристроить туда своих детей…
Зазвонил телефон. Начальница велела Петровичу немедленно зайти к ней в кабинет.
– Нн-да… и чаю не успел попить, – медленно произнёс он, обратив вдруг взгляд на стоявшую перед ним чашку. Потом посмотрел на Раечку и спросил:
– О чём я сейчас говорил?
– О зависти.
– A-а, ну да. Так вот… приток детей из семей мусульман постепенно развратил идею янычарства. Они постоянно требовали увеличения жалования, были активными участниками дворцовых переворотов. Вместо своего прямого назначения многие из янычар занялись поисками прибыльных сделок и политических постов, чем, несомненно, подтачивали устои империи.