Перед лицом Родины
Шрифт:
— Ха-ха-ха! — закатился он вдруг счастливым смехом, смахивая рукой радостные слезы со щек. Порывистым движением он толкнул калитку. Навстречу ему, заливаясь злым лаем, бежала маленькая лохматая собачонка.
— Орлик! — радостно кричит Сазон. — Да это все ты тут, оказывается, хозяинуешь?.. Здорово, дружище!
На мгновение собачонка замолкает в недоумении. Поводя ушами, она вглядывается в вошедшего человека и, узнав, восторженно завиляв хвостом, с визгом подпрыгивает, облизывает руки хозяину.
— Орлик! — ласкает Сазон собаку. —
Собачонка еще пуще извивается, подпрыгивает, танцует, выражая свой чрезмерный восторг.
— Узнал… Ну, ладно, зараз я тебе гостинца дам.
Сазон вынимает из мешка оставшийся кусок хлеба и бросает собаке. Собака на лету хватает его.
— Ну, господи благослови! — ступил Сазон ногой на крыльцо.
Не успел он переступить второй ногой, как дверь из хаты вдруг распахнулась и из нее выскочила худенькая растрепанная старушонка. С рыданиями она припала сухоньким своим телом к Сазону.
— Чадунюшка ты моя родная, — запричитала она. — Вот вить опять мои глазушки увидали тебя… Народ-то брехал, что расстреляли, мол, твоего Сазона… А я не верила… Не верила никому, все и ноченьки не спала, все ждала и ждала, не забрешет ли Орлик… Очи мои слезы повыели… А вот ныне ночью-то и забрехал все-таки Орлик… Вишь, какое оно дело-то… Сердце мое с вечера вещевало… Всею ночь мучаюсь, не сплю… Подмывает меня, да и все… Подмывает. А к чему — не пойму… Лежу и слышу, калитка скрипнула… Вся задрожала я, прислухалась… Брехнула наша собачушка поначалу, а потом, стало быть, замолчала, потом как зачнет визжать. Ну, думаю, не иначе, как это сынушка… Глянула в окошко-то, ну и впрямь ты… Ну, слава тебе, создателю… Насовсем, Сазонушка, а?
— Ну, конешно ж, мамуня, насовсем, — обнимая мать, ликующе сказал Сазон. — Теперь дома буду. Все!..
— Отпустили, стало быть?
— Отпустили, мамуня, ни в чем не виноватый.
— А я так и знала, что не виноватый.
— Ну, как вы тут, мама, живете?.. Как детишки?.. Как жена?..
— Да все ничево, — неохотно буркнула старуха. — Все живы, здоровы…
— А Сидоровна-то дома?
— А где ж ей быть? — с сердцем выкрикнула старуха.
Озлобленность, послышавшаяся в голосе матери, несколько удивила Сазона. Он подождал, что она скажет еще. Но старуха больше ничего не произнесла.
Сын с матерью вошли на кухню. Старуха включила свет. Сазон оглянулся. Все было по-прежнему. На широкой деревянной кровати спали белоголовые ребята. Сазон, глядя на них, ласково улыбнулся и стал раздеваться.
— Мать, давай умываться.
Старуха поднесла к помойному ведру корец с водой, стала сливать на руки сыну. Сазон умылся, вытерся полотенцем, причесался перед зеркалом.
— Мамуня, — сказал Сазон. — Ты б разбудила Нюру.
— Не надо, сынок, не надо, — в смущении забормотала старуха.
— Как не надо? — изумился Сазон. — Она там? — кивнул он на прикрытую дверь в горницу.
— Там, — прошептала старуха. — Но она ведь
— Что? — гаркнул Сазон. — Как не одна?.. — Потом вдруг у него мелькнула страшная догадка, он побледнел. — Значит… — Он не докончил и с силой ударил ногой дверь в горницу. На кровати спали двое. Жмурясь от света, Сидоровна удивленно протянула:
— Са-азон, да никак ты, а-а?
Сазон обессиленно опустился на стул.
— Значит, не дождалась?.. Обзавелась кобелем.
Сидоровна поднялась, протирая руками глаза, села на кровати, свесив босые ноги. Из-за ее спины испуганно выглядывал всклокоченный мужчина.
— Это не кобель, Сазон, — спокойно сказала Сидоровна, — а муж мой законный… В загсе с ним расписались…
— Хе, в загсе, — с горечью усмехнулся Сазон. — При живом-то муже?.. Это ни в одном законе так не записано…
— А откель же мы знали, что ты живой? — спросила Анна. — Ведь говорили, что тебя уже вживе нет… Спроси вон у своей матери, какой о тебе разговор шел… Давно, говорят, расстрелянный…
— Это верно, — прошамкала старуха из-за двери.
— Так что, по-твоему, я должна бы весь век вдовой быть? — ободренная поддержкой свекрови, снова спросила Сидоровна у Сазона.
Но он лишь молча вздохнул. Мужчина на кровати приподнялся. Сазон глянул на него и обомлел. Его место на кровати занял его закадычный друг Незовибатько.
— Конон! — вскрикнул он дико. — Да ведь это ж ты, чертов сын, оказывается, моим заместителем стал?..
Незовибатько, одевая брюки, виновато нагнул голову.
— Ой, брат, — сказал он глухо, — да и неловко же мне тебе в глаза глядеть… Ей-богу же, неловко… Да разве ж я думал, что так доведется быть?.. Да лучше ж допрежде с белого света сгинуть… Не знаю, поймешь ли ты, брат мой, что я это из лучших побуждений сделал?.. Ведь сказали, что расстрелян ты… Вот и женился я на твоей супруге… Хотел, чтобы у твоих хлопцев отец был… Ведь я их и усыновил, мою фамилию сын теперь носит…
— Стало быть, мои дети теперь не мои?.. Не Меркуловы, а Незовибатьковы?..
— Выходит так, — сконфуженно проговорил Конон.
— Сволочи! — озлобленно ударил кулаком по столу Сазон и заплакал. Мать, — воспаленными глазами взглянул он на старуху, — как твои старые глаза смотрели на это?.. Как ты могла допустить, чтобы моих кровных детей перекрестили на другой лад?.. Жену мою выдала замуж, в дом мой пустила кобеля…
— Сынушка, — запричитала старуха, — что б я могла поделать?.. Кто меня, старую, немощную, послухался бы?.. Ну, могет быть, я б могла добиться, чтоб твоих сынов оставили б со мной… А что б я с ними робила?.. Да разве же я могла б им воспитание да пропитание дать?.. С голоду все едино подохли б… А так, ежели здраво разобраться, то я твоей жене-то благодарность имею… Дай бог ей здоровья, она меня не бросила. И Конон Никонович не обижал, считал меня, старую, за свою… Даже матерью называл… И дитенков твоих за родных почитал…