Перед разгромом

Северин Н.

Но монахиню уже не слушали; все ждали, что скажет Карич, незаметно выскользнувшая из зала при появлении гайдука с факелом; она, несомненно, ходила узнать, что происходит на половине графа, который без важных причин не пришел бы беспокоить графиню в неурочный час, когда она лежит с мигренью от расстройства нервов.

Подруги Карич не обманулись в своих ожиданиях, раскрасневшись от волнения, подбежала она к ним и прерывающимся голосом заявила, что во дворце русский посол. Он приехал с полчаса тому назад и все время разговаривал с графом в кабинете с таким оживлением, что разговор был слышен даже

в стеклянной галерее, где дворские юноши в ожидании приказаний играли в кости и в карты. Потом граф позвал Левицкого и приказал сказать Младоновичевой, чтобы она доложила графине, что ему необходимо видеть ее. Младоновичева приказала осветить зал, и теперь русский посол один дожидается в кабинете.

— А зачем Розальская вышла из спальни?

— Наверное, граф пришел говорить о ней с графиней.

— Очень может быть. Недаром москаль хвастает дружбой с русским послом. Уж не заслал ли он его сватом?

— Тьфу, паскудство! Чем бы схизматику указать на дверь и окропить святой водой то место, где он дышал, граф Салезий сам лезет в когти к дьяволу! Выйти скорее от греха! — и, энергично плюнув, Фелицата поспешно вышла из комнаты.

А тем временем граф Салезий напрягал свое красноречие, чтобы убедить супругу повидаться с Репниным.

— Он недаром так настаивает на свидании с вами; ему несомненно хочется сообщить вам такое, что касается вас лично. За Аратова он вовсе не стоит и, насколько я мог понять из его слов, не прочь помочь нам избавиться от него, — сказал воевода своей несговорчивой супруге.

— Мне остается только удивляться, Салезий, как вы не понимаете, что нам именно теперь-то и следует избегать свиданий с ним. Вы забыли, что нас ждут послезавтра к Малаховскому с решительным ответом и что на наше участие в затеваемом перевороте все рассчитывают, — заявила пани Анна, устремляя на смущенного супруга пристальный взгляд. — А Юльянию я решила отвезти в монастырь и на время оставить ее там… пока не образумится и пока мы не выгоним русских из Речи Посполитой, — прибавила она.

— А если она окажется ехать туда? — спросил воевода.

— Не говорите глупостей, Салезий! Никогда не было, чтобы которая-нибудь из моих дворских девиц отказалась исполнить мое приказание, и никогда этого не будет! Как ни увлечена Юльяния москалем, однако не посмела же она ослушаться меня и поселиться в собственном доме, когда я выразила желание, чтобы она выезжала в свет не одна, а со мною. Этим я спасаю ее по крайней мере от тайных свиданий с схизматиком.

— А вы уверены, что они не переписываются?

— Вы только умеете говорить мне неприятные вещи, Салезий, и, право же, можно подумать, что и вам так же, как этому Аратову и всем моим врагам, ничего не хочется, как скорее вогнать меня в гроб.

— Графиня, чем заслужил я такую жестокость? — воскликнул Потоцкий с искренней печалью. — Поверьте, меня не менее вас огорчает расстройство в нашем доме, и я ни перед чем не остановился бы, чтобы видеть вас довольной и здоровой. Я только говорю, что Аратов может наделать нам больших хлопот и неприятностей, если вы увезете Юль-янию в монастырь, и что в этом деле никто лучше русского посла помочь нам не может.

— Не поминайте при мне имени этого бесхарактерного дурака! — прервала его графиня так

запальчиво, что он окончательно сконфузился и, беспомощно разводя руками, смолк. — Если я чего-нибудь боюсь, так одного: умереть от раздражения и стыда за родину раньше, чем этого болвана с позором выгонят из Варшавы! — продолжала она, помолчав и сдерживая с трудом слезы досады и бессильной злобы. — Не раздражайте меня, а отвечайте без рассуждений на мой вопрос: что вы сказали князю, перед тем как прийти сюда?

— Я сказал ему, что у нас есть важные причины не желать этого брака и что вам легче видеть Юльянию мертвой или в монастыре, чем женой Аратова.

— И что же он?

— Князь вам вполне сочувствует.

— То есть он находит нужным притворяться сочувствующим. Ну, да что с вами толковать! Ступайте к нему и скажите, что я его приму.

Обрадованный успехом своей миссии, воевода поспешил в кабинет. Не ожидал он такой удачи. Борьба с любимицей сломила железную волю пани Анны; впервые с тех пор как они были обвенчаны, граф видел жену в таком удрученном настроении и надивиться не мог происшедшей в ней перемене.

Не подозревал граф Салезий, что супруга лучше его понимала безвыходность положения, в которое ставила ее, с одной стороны, привязанность к Юльянии, а с другой — невольный страх перед Аратовым. Как нельзя лучше знала гордая пани, что если можно заставить молодую женщину ехать в монастырь, то удержать ее там немыслимо, и эта мысль так угнетала ее, что у нее не хватало сил отказаться от услуг даже такого ненавистного человека, каким был для нее русский посол, да еще в разгар борьбы с ним патриотов, решившихся отстаивать первенство своей церкви от посягательств схизматиков, представителем которых являлся Репнин, поддерживаемый русскими штыками. Просить о помощи этого человека, раскрывать перед ним семейные тайны!

Глупый Салезий даже и представить себе не может, до чего доходит она в своих опасениях и подозрениях! Она не только не сомневается, что влюбленные переписываются между собою, но воображение уносит ее еще дальше. Ночью, прислушиваясь в лихорадочном волнении к малейшему шороху за стеной и в саду, она слышит шаги по гравию, сдержанный шепот, прерываемый долгими поцелуями, и так явственно, что третьего дня она сорвалась с постели, созвала своих женщин и приказала осмотреть с фонарями весь сад. А вчера, после бессонной ночи все с теми же мучительными мыслями о бегстве Юльянии, о венчании ее с схизматиком, она опять не вытерпела, чтобы не удостовериться, насколько справедливы ее опасения, и прокралась к спальне Розальской. Правда, она нашла ее спящей, но ведь, что не случилось вчера, могло случиться сегодня.

Каждый день доходили до графини слухи о ненавистном москале, его ловкости и пронырстве, умении открывать все двери, каждому понравиться, каждому услужить и всякому сделаться необходимым. Рассказывали, что он — свой человек во дворце короля через фаворитку-иноземку, которая, ненавидя поляков, разумеется, ни перед чем не остановится, чтобы унизить знатную польскую фамилию. Эта женщина вертела королем, как хотела, и надо только удивляться, что Станислав Август до сих пор медлит открыто вмешаться в амуры своего нового любимца-москаля с бывшей резиденткой киевского воеводы.