Перед разгромом

Северин Н.

Епископ Подосский, убежденный сторонник России и явный пособник русского посла, с сокрушением распространялся о слабости короля, который не может остановиться ни на каком решении: сегодня склонен вполне довериться России, завтра передается на сторону злейших ее врагов, не желая верить, что эти враги строят свои козни против него, как против главнейшей причины всеобщего неудовольствия.

— Он не хочет понимать, что на Россию злятся единственно за то, что она навязала его Польше и поддерживает его на престоле и, что всего хуже, ему не придают никакого значения. Король мечется, как угорелый, из одной крайности в другую в тщетной погоне за популярностью, в своем стремлении всем угодить становится

смешон и, желая все сохранить, все теряет. Со мною, с тех пор как меня считают ренегатом, он боится видеться, а вместе с тем прибегает ко мне за советами через своих приближенных, но я так мало доверяю им, что ничего дельного не могу им сказать. Да и как доверять людям, которые каждую минуту готовы предать всякого? Одним словом, как друзья короля, так и враги его, с редким единодушием желают его смещения, и, право же, даже и мне начинает казаться, что другого способа удовлетворить нацию нет.

Последние слова примас произнес, устремляя пытливый взгляд на своего слушателя, и, вынув из кармана шелковой фиолетовой сутаны золотую табакерку, поднес щепотку к носу.

— Ее величество не согласится с этими доводами. У нее давно составилось мнение о пользе, которую России надо извлечь из настоящего положения в Польше, а своих мнений она не меняет, — сдержанно заметил Репнин, от которого не ускользнула затаенная цель направленного на него подхода. — Нам нужно во что бы то ни стало освободить наших единоверцев от гонений, которым они подвергаются здесь, а для этого представляется только одно — сравнение их в правах с католиками.

— Но если ее величество поближе ознакомить с положением в стране, если ей представить, что заместитель Понятовского, если это будет саксонский принц, поставит себе первейшим долгом исполнить все ее желания и что благодаря содействию нации ему несравненно легче будет достигнуть этого, чем теперешнему королю? Если все это объяснить ей, разумеется, с представлением надлежащих гарантий, она, быть может, и согласится на уступки?

Епископ умолк в ожидании возражений, из которых можно было бы вывести то, что ему не менее прелата Фаста хотелось знать, а именно: получены ли новые инструкции из Петербурга и в чем они заключаются?

— Какие же именно уступки вам желательно было бы получить от нас? — холодно спросил князь.

— Вашему сиятельству известны желания польского народа, — сдержанно ответил епископ.

— Что вы подразумеваете под этими словами «польский народ»? Если магнатов и шляхту, то вам известно, какое значение наше правительство придает их желаниям, которые всегда идут наперекор желаниям и нуждам хлопов как католиков, так и православных, а последних мы всегда будем поддерживать всеми средствами и во всем, что найдем для них полезным и справедливым.

— Так, так! — печально закивал епископ и с тяжелым вздохом заговорил о другом. — Мне очень хотелось бы знать мнение вашего сиятельства о господине Аратове, русском помещике, общество которого так полюбилось нашему королю, что он доверяет ему щекотливейшие поручения. Можно ли положиться на этого человека? Говорят, он замечательно ловок и много содействовал усилению партии киевского воеводы. Но в настоящее смугное время аттитюда его какая-то двусмысленная: он одновременно состоит в ближайших фаворитах короля и дружит с киевским воеводой. Последнего патриотам удалось, говорят, перетянуть на свою сторону, и быть не может, чтобы Аратов не знал этого через любимую резидентку графини Анны, с которой он находится в любовной связи. Кому же после этого служит этот человек? Чью сторону держит: короля или врагов его величества!

— Такого сорта люди, обыкновенно, имеют в виду только свою пользу, — заметил Репнин. — Вы с ним знакомы?

— Сегодня утром он был у меня от имени короля,

и я довольно долго беседовал с ним о недоумении его величества перед требованиями, с которыми к нему пристают со всех сторон. Я уже имел честь сказать вашему сиятельству, что его величеству очень хотелось бы знать мое мнение о том, чего ему держаться. Но что же мог я ответить Аратову? Ведь я его совершенно не знаю. Впрочем, он, кажется, и сам сознает это и очень ловко дал мне понять, что воспользовался поручением короля, чтобы посоветоваться со мною относительно своего личного дела. Он желает жениться на любимице киевской воеводицы, однако против этого брака не только граф Салезий и его супруга, но и все духовенство, и ему можно опасаться больших препятствий и неприятностей. Ему нужна поддержка не одного только короля, но и приверженцев России, к числу которых не без оснований причисляют и меня.

— Что же посоветовали вы Аратову?

— Я не мог ничего сказать ему, предварительно не узнав мнения вашего сиятельства о нем, и просил его зайти ко мне на будущей неделе.

— Хорошо сделали. Нам теперь не следует раздражать киевского воеводу и его супругу.

— Очень счастлив, что наши мысли сходятся, ваше сиятельство, — произнес епископ и, убедившись, что ему ничего больше не узнать от посетителя, начал излагать князю общий план действий, предпринятых его агентами против партий, орудующих в захолустьях, где еще держались приверженцы русской политики, превратившейся благодаря вражде магнатов с королем в политику королевскую.

Князь слушал очень внимательно, иногда заставляя повторить то, что казалось ему особенно важным, и наконец, когда часы позвонили два, поднялся с места. Но, прежде чем распроститься с хозяином, он снова заговорил об Аратове.

— Этот господин, кажется, избрал неблаговидный путь, чтобы сблизиться с его величеством. Говорят про какую-то женщину, которую он будто бы выписал издалека с грязными целями.

— Таинственная незнакомка, встреченная в Лазенковском парке? Король очень увлечен ею. Говорят, на ее след уже напали, и мы, вероятно, скоро увидим новую восходящую звезду на придворном горизонте, если только она из тех, которых можно показывать. Послушать Сапегов и Любомирских, это красавица самого низкого звания, жена ремесленника.

— Но где же нашли ее? — спросил князь, которого не могли не забавлять эти сплетни после свидания с Грабининым.

— Она живет за городом, в Уяздове, у еврейки. Со вчерашнего дня отделывают новое помещение в Лазенковском дворце, и из этого можно заключить, что его величество решил довести до конца свою новую любовную авантюру. Впрочем, не в первый раз Станислав Август прибегает к насилию, чтобы удовлетворить свою страсть. О, наш король в подобных случаях способен проявить много силы и упорства! Муж этой женщины выдает себя за русского и, несомненно, обратится к помощи вашего сиятельства, когда у него похитят жену. Меня уже спрашивали, как отнесется к этой жалобе ваше сиятельство?

— Постараюсь уладить это дело ко всеобщему удовольствию.

Возвращаясь домой, Репнин думал о Грабинине. Как странно складывалась развязка этого запутанного дела! Настоящий роман, и, надо сознаться, с весьма интересными героями. Чем более припоминал он подробности своего свидания с соотечественником, тем симпатичнее казался ему тот. Ни минуты не сомневался он в его искренности и чистосердечии, а в этой стране лжи и притворства особенно отрадно было иметь дело с человеком, словам которого можно было верить, не подозревая в них ни задней мысли, ни желания выставиться в лучшем свете. Императрица тоже любит прямые натуры и относится к ним с особенным благоволением. Она, может быть, заинтересуется похождениями злополучных влюбленных и примет участие в их судьбе.