Перед штормом
Шрифт:
— Как идёт дело с Рачковским?
— Никак не идёт, — растерялся Рутенберг.
— А кто же отменил приказ партии? — последовал новый вопрос.
— Я сам решил, что это затея сколь трудная, столь и бесполезная, — ответил Рутенберг открыто раздражённо.
Азеф передёрнулся всем телом и заговорил повышенным почти до крика голосом:
— Вы проваливаете своё задание и проваливаете других! Вы знаете, что в Петербурге арестованы трое паших ценных товарищей?
— И что же, вы считаете, что их провалил я? — задохнулся Рутенберг.
— Есть, однако, совпадение по времени, — понизил голос Азеф. — Рассказывайте в двух словах, что же вы всё-таки делали?
Рутенберг еле справился с собой, начал торопливо и сбивчиво
— Хватит, мне ясно всё. Дурацкую игру с Рачковским бросить. Вывод у меня пока один — надо покончить с Гапоном, и, надеюсь, вас на это хватит. Но я должен ещё подумать. Зайдите сюда вечером. А сейчас у меня больше нет ни минуты.
Уже в вестибюле гостиницы он на ходу кивнул Рутенбергу и ушёл.
Дрожа от ярости, Рутенберг подошёл к стоике портье и написал Азефу записку, твёрдо решив, что вечером пойдёт не сюда, а на вокзал и уедет в Петербург.
Записка была краткой и очень резкой, иную он написать просто не мог. Он писал, что после состоявшегося утром разговора, в котором он был совершенно непозволительно оскорблён Азефом и тем вызвал у него такое отвращение, что не находит возможным встречаться с ним ещё, не в силах себя к этому заставить и возвращается в Петербург, чтобы продолжить там работу по своему разумению и по имевшимся и полученным им ранее партийным указаниям. Как мы знаем, он поступил иначе…
Это свидание Рутенберга с Азефом впоследствии получит своё отражение в публикациях Азефа, с которыми он выступит спустя годы после того, как будет изобличён как полицейский провокатор и скроется в Южной Америке.
«Глубоко и подло оскорбительная записка мне Рутенберга должна была стать предметом строжайшего партийного разговора и осуждения, но этого не произошло — такой кустарь от политики, как Рутенберг, оказался партии дороже меня, отдавшего партии всё, что я имел, включая жизнь. Более того, нашлись даже такие негодяи, которые, абсолютно ничего не зная, утверждали, будто я предупредил Рачковского о готовившейся против него акции.
Ну что же, это типично для таких мелкотравчатых русских политиков, как Чернов и К°,— улюлюкать, когда товарищу тяжело. Но я верю в порядочность Рачковского, который в своё время обнародует всю правду».
Но Рачковский не обнародует эту правду, и понятно почему…
Перед нами стенограмма заседаний Верховного революционного трибунала в августе 1922 года, разбиравшегося в преступлениях эсеровской партии.
В речи государственного обвинителя А. В. Луначарского читаем:
«Практика отречения от компрометирующих работников, которые получали определённые поручения от партии социалистов-революционеров, эта практика входила в традиции партии… Центральный комитет партии социалистов-революционеров постановил поручить Рутенбергу притвориться провокатором и, таким образом, обмануть полицию… Савинков по этому поводу говорит, что революционер должен уметь быть не только героем, но и лгать. И вот, когда Рутенбергу было поручено убить Гапона, то Центральный комитет партии социал-революционеров отказался признать впоследствии этот акт, и Рутенберг в журнале «Былое» в 1909 году писал: «Я обвиняю бывший Центральный комитет партии социалистов-революционеров: а) в замалчивании смерти Гапона, совершённой членами партии на основании официально состоявшегося постановления партии; б) во введении в заблуждение публичного мнения сделанным Центральным комитетом заявлением в печати в мае 1906 года, где говорилось, что партия никаких сношений с Гапоном не имела; в) в том, что своим поведением Центральный комитет поставил меня в морально двусмысленное положение по поводу сношений с Рачковским, инициатива которых исходила от Центрального комитета и фактически была одобрена всем его составом, исключая одного голоса (Савинкова) ".
А
В Швейцарии он получил временную работу инженера на фабрике, и у него появились хотя бы средства на жизнь. И он продолжал добиваться выяснения своих отношений с партией.
Он пишет письмо в Центральный комитет:
«Дорогие товарищи! Так как принципиально я не считаю допустимым, чтобы член партии, как частное лицо, предпринимал и решал такие дела, как моё, так как только благодаря этому соображению я воздержался в своё время (в самом начале) от самосуда и обратился к партии, так как я считаю, что партия мне полномочия дала, и только на этом основании я пригласил партийных людей для участия в партийном деле, т. е. одобренном партией, я не могу считать и заявить, что сделал происшедшее по собственному разумению. Суд товарищей должен выяснить, имел ли я полномочия от партии пли сознательно злоупотребил доверием партийных работников ко мне, как к представителю партии. Этот суд я требую официально от ЦК при первом удобном случае. Прилагаемое заявление считаю нужным сделать. После свидания с Иваном Николаевичем (Азефом) я убедился, что выяснение дела затянется. Посылаю это заявление ЦК потому, что так или иначе партия окажется прикосновенной к делу: я как член партии, принимая во внимание интересы партии, не могу и не вправе судить, насколько удобна и своевременна эта публикация. Если же ЦК заявит, что ни в какие рассуждения по этому делу вступать не желает, прошу товарищей прочитать прилагаемое заявление, которое будет сдано в печать. ЦК я всё-таки прошу при первом удобном случае назначить суд.
П. Рутенберг».
Приложение: Заявление для печати.
«Милостивый государь, господин редактор! Не откажите поместить в вашей газете следующее:
Ввиду того, что в настоящее время не могут быть опубликованы ни подробности по делу об убийстве предателя Георгия Гапона, ни причины, по которым постановление суда рабочих над ним оставалось до сих пор анонимным, ввиду того, что дело это не может продолжать оставаться анонимным, чтобы не вводить никого в заблуждение, заявляю:
1. Я — то лицо, которому Гапон предложил пойти в провокаторы и выдать за 100 000 рублей правительству боевую организацию, членом которой он меня считал и таковым назвал вице-директору департамента полиции Рачковскому.
2. Я — то лицо, которое привело его к суду рабочих.
3. Подлинность распубликованного постановления суда рабочих подтверждаю своей подписью.
4. Материалы по этому делу находятся в распоряжении Центрального комитета партии С. Р.
Член партии социалистов-революционеров П. Рутенберг».
Копии письма и заявления Рутенберг передал Центральному комитету и ждал ответа. Но его всё не было.
В связи с тем, что он не мог бросить с таким трудом полученную работу, Рутенберг поручил жене добиться встречи с кем-нибудь из членов ЦК и узнать об отношении к его заявлению. И его жене удалось пробиться к… Азефу. Его ответ ей выглядел так: для интересов партии можно пожертвовать и честью, и жизнью не только одного, но и двух и десяти членов партии, удивительно, что ваш муж этого не понимает.
Вернувшись после этой встречи, жена сказала ему: «Я уверена, что говорила с провокатором» (этот её вывод довольно скоро подтвердится). Привезла она и ответ на заявление Рутенберга — в виде постановления ЦК и личного письма В. М. Чернова.
Постановление ЦК:
«В ответ на заявление ваше ЦК заявляет:
1). Ввиду того, что ему не поступало ни с чьей стороны обвинения против вас, ЦК не считает возможным назначение над вами партийного суда.
2). Вы имеете право требовать передачи инцидента с вами на рассмотрение Совета партии или будущего партийного съезда.