Перед вахтой
Шрифт:
— Время ли думать о неприятностях, — улыбнулся Антон. — Не знал, что ты такая отчаянная девчонка и сюда проберешься.
Через минуту ей пришлось напомнить:
— Ошалел… Мы здесь не одни!
— Ах, верно, — опомнился Антон. — Пойдем-ка.
Он подвел Нину к стеллажу, за которым укрылся Аким Зотов.
Боцман поздоровался и опять очень ловко укрылся за угол.
— Воспитан, как лорд, — отметил Антон. — Да это и к лучшему. Как ты меня разыскала?
— Я попросила Славу Трибратова, и он все узнал. Теперь я даже знаю, что тридцать первого будет амнистия. И тебя выпустят. Ты ведь совсем немного потерял,
— Я потерял немного. Вот Аким… — он качнул головой в сторону того края, где трудился над почерневшим штуцером старшина первой статьи Аким Зотов. — Аким потерял все до последней молекулы. Представляешь, человеку дали десять суток отпуска…
— Я пришла сюда для того, чтобы слушать про Акима Зотова? — перебила его Нина. — Ты считаешь, это для нас важно?
— Неужели неважно? — с упреком сказал Антон. — Может, человеку можно помочь. Может, мы что придумаем.
И полушепотом, опуская несущественные подробности, изложил грустную историю невезучего Акима Зотова.
— Трагедия небольшая, — решила Нина. — У него остается четыре дня в Ленинграде. Четыре свободных дня в его распоряжении, все девяносто шесть часов. А сколько часов мы с тобой были вместе?
— Она схватилась за голову. — Боже мой, двадцать. Всего двадцать маленьких часов, даже сутки еще не прошли, как мы вместе. Антон, я хотела тебе сказать, что… что я могу пойти к начальнику училища и рассказать все, как было. Ведь ты ни в чем не виноват, ты поступил так, как и должен был поступить мужчина, разве не существует права на защиту чести женщины, права на самооборону в конце концов? И Слава на твоей стороне. Он тоже может сходить к начальнику училища.
— Этому Славе тоже влетит, — заметил Антон.
— А нельзя что-нибудь придумать, чтобы нам видеться?
— Не хочу придумывать, — сказал Антон.
— Что такое? — холодно отстранилась она.
— Только понимай меня правильно, — сжал он ее руку. — Я не хочу изворачиваться и добывать выгоду. Ложь калечит душу, а я хочу быть здоровым человеком. Ну вот, ты уже хмуришься, не надо, Нина, я хочу обнимать тебя чистыми руками, которые не дрожат. И ты этого хочешь.
— Это верно, — тихо сказала Нина. — Но помнишь, мы с тобой говорили о хитрости, при помощи которой надо преодолевать неодолимую силу. Ты тогда согласился.
— Тогда я был еще маленьким, — улыбнулся он. — Никакой там не было неодолимой силы. Можно было сразу выставить его за порог. И знаешь, не стоит хитрить с законами, по которым живут люди. Тут долго не похитришь, и все равно в конце концов выйдет так, как полагается по закону. И уверяю тебя, выйдет хорошо.
— Да, ты уже не маленький, — вздохнула она. — А я еще маленькая, и мне хочется сделать тебе легче. Нет, не думай, я не собираюсь тебя уговаривать. Я понимаю, в нашей радости было бы что-то нечистое, был бы страх.
Появился добрый полковник и, стесняясь, напомнил, что сию минуту может нагрянуть конвой, и пусть лучше девушка придет завтра среди дня, он не капрал какой-нибудь, он боевой ветеран, всего навидался, все понимает и не станет понапрасну ее прогонять.
Нина ушла. Взглянув на кучу вычищенного оружия, Антон приятно удивился. Вчера вдвоем они сделали не больше.
— Ушла? — сказал Аким. — Эх, хотел попросить, чтобы она передала записочку на завод. Ведь непременно надо сообщить, почему не пришел. Что она обо мне думает…
— И
Судя по рассказам бывалых служак, да и по личному опыту автора, первые трое суток время на гауптвахте тянется со скоростью парусника на заштилевшем океане. Серединка пролетает быстро, а вот последние дни вообще топчутся на месте, и часовая стрелка с ослиным упрямством торчит на одной и той же риске циферблата.
Антон едва дождался утра. Давно уже не случалось, чтобы он просыпался до подъема, а тут часа полтора лежал и слушал, как ноют кости. Ноют они у всякого, кто спит на голых досках. Поэтому нормальный жизнерадостный человек никогда по собственной воле не ляжет спать на голые доски, он что-нибудь подстелит. На гарнизонной гауптвахте на ночь дают только шинель. Тут и подумаешь, подстилать ее под себя или укрываться, тем более что шинель не кавалерийская, которая по самые шпоры, а флотская, заигрывающая с коленом.
Сыграли подъем. Аким Зотов изобразил перекличку петухов, народ развеселился, позабыл печали. Потом съели гречневую кашу и разъехались по работам.
Гоня время, Антон остервенело отскребал от клинков ржавчину и даже обрезался о не слишком затупленный протазан. Аким Зотов сказал, что от ржавчины до заражения крови один шаг, и велел примочить рану биологическим антисептиком. Пощипало, и кровь остановилась. Антон прихватил ранку кусочком ветоши и продолжал свирепо драить, отгоняя разговорами мысли о том, почему это Нина так долго не приходит. Перед самым обедом появился наконец добрый полковник и под пронзительным взглядом Антона, припадая на раненую ногу, подошел к стеллажу.
— Флотские, который из вас Аким Зотов? — спросил полковник.
— Есть старшина первой статьи Зотов, — доложил Аким. Полковник заговорил просительно:
— Вас хочет повидать девушка. Я пущу ее сюда ненадолго, но вы уж меня не выдавайте. Знаете же, что так делать нельзя.
— Зачем мне вас выдавать, товарищ полковник, — сказал Аким. — Спасибо вам большое, и будьте спокойны.
Теперь Антону пришлось удалиться за стеллаж, хотя, поглядывая краем глаза, он убедился, что необходимости в этом не было. Лучше бы он остался на виду. Маленькая, удивительно миловидная девчушка, совсем шестнадцатилетняя с виду, сердито выпаливала множество слов, которые сливались в одну неразличимую трель, как птичий щебет. Порой Аким Зотов делил эту трель на части двумя-тремя словами, и тогда пушистые волосы на девушкиной голове шевелились от нетерпения и подбородок дрожал. Антон, ухмыляясь, натирал наждаком клинок и старался производить побольше лязга и скрежета. Когда он снова скосил глаза поглядеть, что там происходит, девушка пожимала Акиму руку. Оставив в его руке сверток, она выбежала из подвала.
Антон бросил работу и подошел к монументально стоящему Акиму Зотову. Аким молчал и не мигал.
— Ну как? — спросил Антон.
Старшина первой статьи Аким Зотов, боцман торпедного катера, вздрогнул, недоумевающе глянул на него, потом развернул газету.
— Бутерброды, — сказал он. — С колбасой и с котлетой. Конфеты и карандаш.
— Это хорошо, — сказал Антон. — Запишешь мой адрес. Ну а до чего вы договорились?
Аким Зотов наконец понял, что интересует товарища. Глаза его зажмурились, и голова затряслась из стороны в сторону.