Перед вахтой
Шрифт:
В прихожей Антон захлопнул дверь за мичманом и подал потрепанное гражданское пальтишко старшему лейтенанту Трибратову.
— Спасибо, — сказал Трибратов. — Вроде я сегодня сделал что-то не так. Не могу понять что.
— Вы все сделали хорошо, Слава, — сказал Антон. Пришла Ольга, и Трибратов подал ей шубу.
— Не оставляйте Нину одну, — сказала Ольга. — Она очень грустит.
— Завтра в одиннадцать у меня бой, — улыбнулся Антон. — Вот как вредно пить за титул прежде, чем он получен.
— Ах, — сказала Ольга, — Дамир говорил, что вы уже чемпион училища, что все бои кончились.
Антон покачал головой:
— Дамир
— Слава, ты что-нибудь понимаешь? — спросила Ольга.
— Антон, пойдем с нами, — сказал Трибратов. — Вам надо хорошо отдохнуть. Какое свинство вышло с этим вином.
— Идите. Я еще побуду, — сказал Антон.
У него шумело в голове и от непривычки к вину немели пальцы. Он пришел в комнату, разминая их, и Нина, странно раздвоившаяся в глазах, сидела на том же месте, то удаляясь, то приближаясь. Боясь подойти, не зная, что сказать, он сказал:
— Мне понравился Дамир, когда он пел. Нина вздрогнула, подняла голову.
Она подошла к роялю, набрала пальцем фразу романса.
— Талантливый человек талантлив во всем, в каждой строчке письма, в каждой улыбке. Никто меня в этом не разубедит. Есть исключения. У них талант торчит уродливо, как яблоко на осине, да простит меня осина, я люблю это бедное дерево… Это опасные люди. Они обманывают, завлекают своим талантом неопытных дуралеев, а потом приходит разочарование. И тем оно горше, чем дольше надеялась, что это не яблоко торчит на осине, а яблонька прикинулась осиной, да простит меня бедное дерево.
— Вы говорите стихами.
— Мне не до шуток, Антон. Мне кажется, что сегодня в моей жизни произойдет что-то непоправимое. — Она громко хлопнула крышкой клавиатуры. — Я помню, что должна вам Рондо — каприччиозо Мендельсона, но сейчас уже поздно. Соседи будут стучать в стену. — Она отошла к столу. — Давайте все же выпьем на брудершафт, мне уже странно говорить вам «вы». Я привыкла к вам. Наверное, много думала… Только без дурацких перекрещиваний рук, кому это нужно.
Он приподнялся на локте и смотрел на ее лицо, ее плечи, ее грудь, розовые в свете прикрытой застенчивым платком лампы. Глаза были закрыты, но веки вздрагивали. «Да, она права, — думал он. — Разве я знаю, чем измеряется любовь? Да и она сама не знает. Когда любовь явится, ничем ее не измеришь. Сколько прошло с тех пор, как я обнял ее, — век или миг? Что сейчас у меня в сердце — тяжелый океан или невесомое небо? Слились воедино век и мгновение, вот вам парадокс времени. Люди, перестаньте ломать умные головы. Любите, и вам перестанут казаться выдумкой дьявола парадоксы пространства и массы».
— Зачем ты на меня смотришь? — сказала она. Он удивился.
— Не знаю. — И чтобы понять, почему она так сказала, спросил: — Что ты сейчас думаешь?
Она ответила:
— Как-то непривычно, — спокойно сказала она. И вдруг раскрыла глаза: — Ты мне нравишься. Оказывается, мужчина тоже может быть красивым… когда он лежит вот так, опираясь на локоть.
— Будет, — попросил он, смутившись.
Едва видимые стрелки больших часов на противоположной стене готовы были распрямиться в шесть. Он встал с дивана. Улица за окном оживала, скоро утро, пора идти. Блуждая мыслью на перепутанных тропах иррационального, он еще не был уверен, что это утро того дня. Может, тот день, незамеченный, давно прошел, а может, до него еще жить и жить. Но попав взглядом на неприбранный стол и яблоко с воткнутой
— Почему ты уходишь так рано? — спросила она.
Он не смог придумать никакой шутки в ответ и сказал:
— Потому, что в одиннадцать у меня бой. Надо поспать хоть часа три.
— Ты врешь! — Она резко поднялась и схватила его за руку. — Зачем ты врешь, вчера ты сказал мне, что осталась маленькая формальность. Зачем это?
— Вчера была маленькая формальность, — старался он говорить весело, — сегодня это уже, пожалуй, проблема. Но не сомневайся, я побью его.
— Ты врешь, Антон, зачем ты врешь, — повторяла она, прижавшись к стене и заслоняясь рукой от его слов. — Дамир мне сказал, что бой уже был и ты победил Колодкина, он расписал мне весь бой, я ему верю, потому что он не придумал бы таких ярких деталей, я так радовалась за тебя… Ты сказал неправду?
Он сел рядом с ней, ошеломленный, не понимая, как же это так получилось. И может быть, они напутали сами. И вся картина вставала перед ним яснее ясного, и он увидел, что ничего они не напутали.
— Да, — сказал он. — Бой был. Я победил, свалил Колодкина в нокдаун. Но это был не тот бой.
Она ничего не поняла.
— Тот или не тот, какая разница. Ты победил. Но если ты хочешь уйти, то иди. Не надо только врать. Не надо! Уходи!..
Антон смотрел в зал. Перебирал лица сперва поперек зала, потом по диагонали.
Судья говорил в микрофон:
— В красном углу мичман Колодкин, пятый курс. Имеет первый спортивный разряд. Боксом занимается четыре года. Учета боев не ведет.
Антон перевел взгляд на яркий софит, и свет ослепил его, давил на глаза, и появлялись пустые мысли, что вот он испортит зрение, и его спишут на гражданку, и кто-нибудь другой будет командовать кораблями, соединениями, а потом флотами, командовать и получать чины, воевать и получать ордена, и может быть, оттого, что он сейчас вылупился на обойму пятисоток, будет проиграно сражение, потому что тот, другой, будет командовать хуже. Антон зажмурился и стал слушать! что говорит судья.
— В синем углу старшина второй статьи Охотин, второй курс. Имеет второй спортивный разряд. Боксом занимается первый год. Провел двенадцать боев, из них побед — двенадцать.
Давай, Тоник, давай! — закричали с разных сторон. Зал гудел, заглушая микрофонный голос судьи. Свои орали: «Тоник, вломи ему!», и судья, чуть не засовывая в рот микрофон, кричал:
— Оба тренируются под руководством заслуженного тренера Советского Союза, мастера спорта капитана Беспалова!
…Утром Пал Палыч только взглянул на него, свел брови к переносице и не подал руки. Прошел, как мимо чужого.
Ему удалось поспать всего два часа, да и какой это был сон… В девять началось контрольное взвешивание. Антон проверил свой вес и охнул. Не хватало полутора килограммов до полутяжа. Сбежав на камбуз, он налился теплым чаем по самые ноздри, но все равно трехсот граммов не хватало. Дежурный по роте Игорь Букинский тихонько принес ему полукилограммовую гантелину: «Подвяжи!»
Он так и сделал, и прошел взвешивание, благополучно. Потом побегал по длинным пустым коридорам, покрутился в спортзале на кольцах и ощутил, что сила и бодрость вернулись. Чем черт не шутит? Может, он и побьет сегодня Колодкина, ведь тот запуган.