Перед заморозками
Шрифт:
— Неужели ты все еще никак не можешь принять это всерьез? — крикнула она. — Что Анна и в самом деле пропала?
— Я принимаю тебя всерьез. Ее исчезновение я тоже принимаю всерьез. Всю свою жизнь, да и твою в придачу, я принимаю всерьез. Бабочка меня убедила.
— Что будем делать?
— Все, что необходимо. Будем искать информацию, переворачивать каждый камень. Зверя сперва долго выжидают, потом потихоньку выслеживают, и лишь потом гонт. Сделаем все, что можно. Но сначала пусть твою ногу посмотрят врачи.
Им пришлось ждать перевязки около часа.
— Я сказал, что ты страдаешь куриной слепотой, — весело сообщил он, — поэтому в темноте можешь забрести куда угодно. Хватит и такого объяснения.
— Я видела в доме мужчину, — сказала Линда.
— Генриетта Вестин сказала, что к ней обратились с предложением написать музыку к драме в стихах. Выглядит вполне убедительно.
Линда надела куртку. Зря она накричала на отца. Крик — признак слабости. Никогда не кричать, всегда сохранять самообладание. Но она вела себя довольно глупо, поэтому у нее и появилась потребность реагировать на глупости других. И все равно она чувствовала облегчение. Наконец-то он признал, что Анна и в самом деле пропала, что ее исчезновение — вовсе не плод воображения. Бабочка его, видите ли, убедила. Ногу нестерпимо ломило.
— Стефан отвезет тебя домой. У меня еще есть дела.
Линда зашла в туалет и причесалась. Стефан ждал ее в коридоре. На нем была черная кожаная куртка, одна щека плохо выбрита. Это ей не понравилось. Она терпеть не могла неряшливо побритых мужчин. Он зашел со стороны больной ноги:
— Как ты себя чувствуешь?
— А как ты думаешь?
— Думаю, что болит. Я знаю, что это такое.
— Что — это?
— Когда болит.
— Ты попадал в медвежий капкан?
— Тебе, слава богу, попался лисий, а не медвежий. Но я и в лисий не попадал.
— Тогда откуда тебе знать?
Он открыл перед ней дверь. Ее по-прежнему почему-то раздражала его небритая щека. Они молчали. Стефан был, судя по всему, не из тех, кто любит поболтать. Это сразу бросалось в глаза в школе полиции, подумала Линда. Было племя болтливых и племя немых, были такие, кто смеялся по любому поводу, и такие, что своим молчанием убивали любую шутку. Но большинство все-таки принадлежало к болтунам, незнакомых с искусством держать рот на замке.
Они вышли через служебную дверь позади больницы. Стефан показал на ржавый «форд». Они подошли к машине. Не успел он вставить ключ в замок, откуда-то появился водитель «скорой» и начал ему выговаривать, что он поставил машину так, что «скорой помощи» никак не подъехать к дверям.
— Я должен забрать раненого офицера полиции, — сказал Стефан и показал на Линду.
Санитар кивнул и отошел. Линда тут же почувствовала, что невидимый мундир сидит на ней идеально. Она с трудом забралась на переднее сиденье.
— Твой отец сказал — Мариагатан. А где это?
Линда объяснила. В машине чем-то сильно пахло.
— Краска, — ответил Стефан на ее молчаливый вопрос. — Ремонтирую дом в Кникарпе.
Они свернули на Мариагатан. Линда
— Увидимся, — сказал он. — У меня был рак. Я знаю, что это такое — когда болит.
Линда проводила его взглядом и вспомнила, что даже не спросила его фамилию.
Поднявшись в квартиру, она вдруг поняла, что очень устала. Она уже собиралась лечь на диван, как зазвонил телефон.
— Я слышал, что ты уже дома.
— Как его зовут, этого парня, что меня отвозил?
— Стефан.
— А фамилии у него нет?
— Линдман. [15] Он из Буроса, как мне кажется. Или из Шовде. Отдыхай.
15
Стефан Линдман — один из главных персонажей предыдущего романа X. Манкелля «Возвращение танцмейстера»
— Я хочу знать, что сказала Генриетта. Ты ведь с ней уже поговорил?
— У меня сейчас нет времени.
— Найди. Только самое важное.
— Погоди немного.
Его голос исчез. Линда догадалась, что он на выходе из полиции. Хлопали двери, звонили телефоны, то и дело слышался звук отъезжающих машин. Он снова взял трубку, чувствовалось, что ему и в самом деле некогда.
— Очень коротко. Иногда я мечтаю, чтобы стенография существовала не только для слов, но и для интонаций. Генриетта сказала, что ей неизвестно, где Анна. Она не появлялась и не звонила, однако и никаких признаков, что дочь в депрессии, она не заметила. Анна ничего не говорила об отце, но Генриетта настаивает, что это у Анны навязчивая идея — она все время встречает отца на улице. Тут, как говорится, ее слова против твоих. Никаких зацепок она нам не дала. И она ничего не знает о Биргитте Медберг. В общем, мало что сдвинулось.
— Ты заметил, что она врет?
— Почему я должен был это заметить?
— Ты постоянно говоришь, что человеку достаточно на тебя подышать, и ты сразу знаешь, говорит он правду или врет.
— Мне не кажется, что она говорит неправду.
— Врет, врет.
— Я больше не могу разговаривать. Стефану, который тебя отвез, поручено проработать возможную связь между Анной и Биргиттой Медберг. Мы объявили розыск. Больше сейчас сделать ничего нельзя.
— А что там, в лесу?
— Пока все очень медленно. Ну, пока.
Он прервал разговор. Линде очень не хотелось оставаться одной, и она позвонила Зебре. Ей повезло — сын Зебры был у ее двоюродной сестры Тички, а Зебра сидела дома и скучала. Она обещала прийти мгновенно.
— Купи чего-нибудь поесть, — попросила Линда. — Я голодная. В китайском ресторанчике на площади. Это, конечно, немного не по пути, но обещаю: когда ты попадешь в капкан, я сбегаю, куда ты скажешь.
Утолив голод, Линда рассказала Зебре о событиях последних дней. Зебра уже слышала по радио о жуткой находке в лесу. Но она не разделяла тревогу Линды по поводу того, что с Анной что-то могло случиться.