Перед заморозками
Шрифт:
— А запись?
— Запись могу найти.
Они сгрудились у магнитофона. Между звонком об украденной машине и просьбой какого-то пьяного помочь ему «отыскать мамашу» дежурный нашел разговор о горящих лебедях. Услышав голос, Линда вздрогнула. Некто пытался говорить по-шведски без акцента, но это ему не удалось. Они прослушали запись несколько раз.
— Полиция, дежурная часть.
— Я только хочу сообщать о горячих лебедях над озером Маребу.
— Горящих лебедях?
— Да.
— Что там горит?
— Горячие лебеди летят над озером.
И все. Курт Валландер передал наушники Стефану Линдману.
—
Или норвежским, подумала Линда. А в чем разница?
— Не могу уверенно сказать, что это датский акцент, — сказал Стефан и в свою очередь передал наушники Линде.
— Он говорит «горячие» вместо «горящие», — в конце концов сказала Линда. — Это в датском или в норвежском? Или и в том, и в другом?
— Выясним, — сказал Курт Валландер. — Но нам должно быть стыдно — аспирант полиции подумал об этом, а мы — нет.
Они ушли. Курт Валландер попросил дежурного отложить эту ленту и решительно направился в столовую, так что они со Стефаном еле за ним поспевали. У одного из столов стояли несколько полицейских, за другим — Нюберг с парой криминалистов. Курт Валландер налил себе кофе и присел у телефона.
— Почему-то я помню этот номер наизусть, — сказал он. Прижав трубку плечом к уху, он ждал. Разговор был коротким — он попросил своего собеседника немедленно приехать в полицию. Линда поняла, что тот вовсе не испытывает такого желания.
— Тогда я пошлю машины с сиренами, — сказал отец. — Они наденут на тебя наручники, и твои соседи сойдут с ума от любопытства — что ты такое натворил.
Он положил трубку.
— Кристиан Томассен, штурман на «Поленферья». [28] Он запойный. Но нам повезло — сейчас он как раз на антабусе.
Через семнадцать минут в комнате появился самый большой из когда-либо виденных Линдой людей. Наверняка больше двух метров ростом, с огромными, просто гигантскими ногами, обутыми в совершенно гулливеровские сапоги, с окладистой, закрывающей грудь бородой и с татуировкой на лысой макушке. Когда он сел, Линда поднялась, чтобы лучше разглядеть — татуировка представляла собой компас. Он улыбнулся ей.
28
«Поленферья» — паромы, курсирующие между Швецией и Польшей
— Стрелка показывает на юго-юго-запад, — сказал он. — Как раз на закат. Если меня смерть когда-нибудь подкараулит, о курсе ей не придется беспокоиться.
— Это моя дочь, — сказал Курт. — Ты ее помнишь?
— Да вроде. Я вообще-то мало кого помню. Хоть я и не утонул окончательно в спирте, многие воспоминания исчезли, как не бывало.
Он протянул ей руку. Линда испугалась, что он не рассчитает и раздавит ей кисть. И одновременно отметила, что его выговор неуловимо напоминает речь на пленке.
— Пошли, — сказал Валландер. — Я хочу, чтобы ты послушал одну запись.
Кристиан Томассен слушал очень внимательно. Четыре раза попросил перемотать запись назад. В конце концов он поднял руку — достаточно.
— Это норвежец, — сказал он. — Не датчанин. Я пытаюсь вычислить, откуда именно в Норвегии он родом, и не могу. Может быть, он долго жил за рубежом.
— То есть уже давно живет в Швеции?
— Не обязательно.
— Но ты уверен?
— Я хоть и живу в Истаде уже девятнадцать лет и восемь из них не просыхаю, но откуда я родом, еще не забыл.
— Спасибо тебе огромное, — сказал Курт Валландер. — Домой-то подбросить?
— У меня велосипед, — улыбнулся Кристиан. — Но когда в запое — на велик не сажусь. Падаю.
— Вот мужик! — сказал Курт Валландер, когда за гигантом закрылась дверь. — У него потрясающий бас, если бы не ленился и не пил по-черному, мог бы сделать оперную карьеру. Думаю, он мог бы стать крупнейшим басом в мире — по крайней мере что касается габаритов.
Они вернулись в кабинет Валландера. Стефан покосился на осколки разбитого быка, но промолчал.
— Норвежец, — сказал Курт. — Теперь мы знаем, что это тот же человек, что поджег лебедей и зоомагазин. Хотя мы, конечно, так и предполагали. Думаю, не стоит сомневаться, что и теленка сжег тоже он. Вопрос только, он ли был в той хижине, куда забрела Биргитта Медберг.
— Библия, — сказал Стефан Линдман.
Курт Валландер покачал головой:
— Библия шведская. К тому же им удалось расшифровать, что там написано между строчками. Все по-шведски.
Настала тишина. Линда ждала, что они еще скажут. Стефан затряс головой.
— Мне надо поспать, — сказал он. — Ничего не соображаю.
— Завтра в восемь, — напомнил Курт Валландер.
Когда шаги Стефана стихли, отец зевнул.
— И тебе надо поспать, — сказала Линда.
Он кивнул. Потом взял в руки один из фарфоровых осколков.
— Может быть, и хорошо, что он разбился. Я купил этого быка больше тридцати лет назад. Мы с приятелем поехали летом в Испанию. Я как раз тогда познакомился с Моной, так что это было последнее лето на свободе. Мы купили подержанную тачку и рванули на юг — поохотиться за прекрасными карменситами. Мы вообще-то собирались на самый юг, но под Барселоной машина гикнулась. Ничего удивительного — мы за нее заплатили, по-моему, пятьсот крон. [29] Мы бросили ее в какой-то пропыленной деревне и поехали в Барселону автобусом. Из следующих двух недель я почти ничего не запомнил. Я потом и друга спрашивал — он помнит еще меньше, чем я, не знаю, как это возможно. Мы пьянствовали без передыха. Если не считать нескольких шлюх, не помню, чтобы мы хотя бы приблизились к одной из тех прекрасных карменсит, о которых мечтали. Деньги практически кончились, мы добирались до Швеции автостопом. Этого быка я купил перед самым отъездом. Думал подарить Моне, но она была так сердита, что я оставил его себе. Нашел его в ящике стола уже после развода и взял сюда. И теперь он разбился. Наверное, так и надо.
29
Примерно восемьдесят долларов
Он замолчал, но Линда поняла, что история еще не закончена.
— Друга моего звали Стен Виден, — сказал он, — теперь у него рак, а черный бык разбился.
Линда не знала, что сказать. Они сидели молча. Она пыталась представить себе отца тридцать с лишним лет назад, еще до того, как она родилась. Тогда он, наверное, чаще смеялся. Не дай бог стать такой же мрачной.
Курт Валландер поднялся:
— Ты права, мне надо поспать. Нам надо поспать, уже полночь.