Перехлестье
Шрифт:
Маркус не отвечает на молитвы, однако это не значит, что молитвы при этом должны заканчиваться. Никто не знает, когда бог вновь снизойдет до смертных – через день, год или эпоху, но, вернувшись, он пожелает знать, что не забыт. На то и нужны жрецы. Вот только… как ни крути, а не хотел Шахнал впустую простаивать на коленях, взывая к молчаливой пустоте. Не хотел зазря доказывать тишине, что он-де по-прежнему верит и почитает бога.
Да и за что его почитать?
Эта дикая мысль появилась и пропала, оставив в душе еще большее недовольство.
– Отец мой?
Шахнал остановился
– Что такое? – нахмурился мужчина.
– Голова закружилась… – Мариоса попыталась сделать шаг, охнула и стала оседать на пол.
Выругавшись про себя, жрец подхватил отяжелевшее тело. Еще одна напасть! Злясь неведомо на что, молельник понес подопечную в келью, досадуя, что забыл проследить, чтобы дуреха поела, вместо того чтобы всюду за ним ходить хвостом. Вот и получается – он не пошел в трапезную, потому что не испытывал голода, а послушница, потому что не имела права что-то делать без разрешения старшего. Вот ведь…
Мысли прервались, когда девичья рука, до того безвольно лежащая на плече мужчины, вдруг обхватила его за шею. Жрец ощутил, как теплое тело доверчиво льнет к нему, как вздымается от дыхания полная мягкая грудь. Показалось, будто послушница трется щекой о его плечо… Раз. Другой. Третий. Он сбился с шага, остановился и внимательно посмотрел на девушку. Та безвольно лежала на его руках – щеки бледные, глаза закрыты. Странно. Однако уже через миг Шахнал снова ощутил все те же поглаживания. Не останавливаясь, жрец посмотрел на свою ношу – ничего. Несчастная была неподвижна.
Войдя в келью послушницы, мужчина осторожно опустил подопечную на жесткое узкое ложе. Девушка свернулась клубочком и медленно приоткрыла глаза:
– Отец мой?
– Что, дитя?
– Посидите со мной…
– Тебе нужно поесть. – Игнорируя ее просьбу, мужчина направился к двери.
– Пожалуйста, всего минутку! Одной так страшно…
Раздраженный вздох вырвался из груди Шахнала. И все же он вернулся к кровати и опустился на краешек, глядя на девушку. Ребенок еще. Не понимает, что здесь – в святом месте – все одиноки. И к этому надо привыкать уже сейчас. Однако стоило молельнику сесть, как послушница взяла его руку и, приложив к своей щеке, закрыла глаза. Вздохнула. Дитя неразумное.
– Мама гладила по голове, когда я болела… – непонятно к кому обращаясь, прошептала девушка.
Жрец закрыл глаза. Его тяготила эта ситуация. Тяготила и смущала. Но все же девочка была на его попечении. Он был ее отцом, пусть и духовным, но отцом. Поэтому он мягко провел ладонью по голове, покрытой черным покрывалом. Еще раз и еще. В его прикосновениях не было ласки. Они были бездумными, поскольку сам Шахнал в это время размышлял о том, что прочел.
Маркус не отвечает. Он покинул своих чад. Божественного надзора больше нет, но есть приказ. И приказ до сего момента исполнялся беспрекословно. Даже восставшие колдуны, по сути, только помогли дэйнам. Сейчас, конечно, вся эта шушера затихла, но Шахнал понимал: ненадолго. Маги же, насколько открылось жрецу из Чаши Откровений, почти все взяли кольца. Причем из тех, кто взял, умерла только половина.
Перед смертью всегда обостряются чувства, так и маги давали кольца знахаркам, повитухам, магессам. Хотя были и отказавшиеся… Палачи, избавители –
Так вот палачам и избавителям отказывали почти всегда. Кто захочет принять кольцо у такого отщепенца? И именно такие, по мнению Шахнала, были самыми опасными. Если они переметнутся к колдунам…
– Отец мой… – слабый шепот заставил жреца очнуться от тягостных мыслей и посмотреть на послушницу.
Жрец даже удивился, увидев ее. Так задумался, что забыл, где находится.
– Отец мой… Какие у вас сильные руки. И нежные.
Девушка повернулась и мягко поцеловала своему пастырю ладонь, глядя ему в глаза. Потом еще раз. И еще. На четвертом поцелуе внутренней стороны ладони коснулся влажный язычок. Мужчина застыл. Соблазнительница тоже. Закусила губу, медленно приподнялась, снимая с волос покрывало. Длинные медные локоны рассыпались по плечам. Мариоса вновь поднырнула под руку молельника и потерлась макушкой о его ладонь, побуждая вновь гладить ее по волосам.
Шахнал бездумно подчинился, пытаясь осознать происходящее. В груди бушевал ураган самых противоречивых чувств – от наслаждения до ужаса. Глупая. Что творит? Не понимает будто, что он чужой ей… как она только…
Послушница закрыла глаза и слегка подалась вперед. Рука Шахнала соскользнула с затылка и оказалась на шее. Он словно со стороны наблюдал за происходящим.
Вот, задержавшись, его ладонь медленно двинулась вниз, с наслаждением ощущая бархатистость теплой женской кожи. Какая она нежная! Вот пальцы наткнулись на грубую ткань одеяния, замерли. Двинулись обратно, прошлись по шее, скуле, очертили губы.
Мариоса приоткрыла рот и поймала перст своего наставника. А во взгляде темных глаз вспыхнуло хмельное обещание. Жрец застыл, парализованный этим чувственным призывом, а потом дернул послушницу к себе…
Для него, всю жизнь посвятившего посту и молитве, отрекшегося от большинства плотских желаний и радостей, каждое прикосновение, каждый сорванный с губ девушки поцелуй были откровением. Она что-то шептала, когда он жадно задирал ее черное одеяние, выгибалась, предлагая свое нежное тело его торопливым и неумелым рукам, а потом глухо вскрикивала, запрокинув голову, рассыпая медь волос, впивалась ногтями в мужские плечи, кусала его шею, губы… все кончилось быстро. Слишком стремительно обрушилась на Шахнала волна удовольствия, слишком поспешно он, обессиленный, упал на нее… слишком скоро наступила расплата.
– Нет, нет, пустите, пустите! – Рыдания, маленькие кулаки, бьющие его по плечам, извивающееся тело. – Не надо! Хватит! Пожалуйста-а-а!!!
Жрец отпрянул, с ужасом глядя на то, как послушница в разодранном платье сжимается на разоренном ложе.
– Нет! – закричала она, стоило ему попытаться протянуть к ней руки. – Не надо больше! Умоляю, не надо!!!
Последние слова Мариоса прорыдала, пытаясь отодвинуться как можно дальше от Шахнала, сгребая на себя скомканную простыню. Мужчина сидел, раздавленный, оглушенный, медленно осознавая, что натворил. Ссильничал. Девчонку. Ребенка еще… Он? Строгий молельник, держащий пост уже более пятнадцати лет, отказывающий себе в малейших послаблениях, в самых ничтожных плотских радостях?