Перехватчики
Шрифт:
— Вам — запуск!
Команды следовали одна за другой, с небольшими интервалами:
— Выруливайте! Взлет разрешаю!
А когда я взлетел и включил радиолокационный прицел, всякая связь с командным пунктом прекратилась.
Теперь в работу вступила система, о которой говорил Истомин.
Мне было известно о противнике все, хотя с КП не произнесли ни одного слова. И если бы летевший противник подстроился на нашу радиостанцию, он все равно ничего не смог бы узнать, а стало быть, и принять контрмеры. За штурмана наведения мне говорили специальные сигналы: «Летчик,
А где-то значительно выше меня, в черном безвоздушном пространстве, несся вокруг Земли со скоростью около 800 метров в секунду наш советский спутник. Может быть, в эту минуту он пролетал над моей головой и я был ближе к нему, чем мои товарищи.
Прежде чем войти в облака, я по старой привычке сделал горизонтальную площадку и покачал самолет с крыла на крыло — авиагоризонт работал исправно.
Еще минута — и я в облаках. Они облепили кабину со всех сторон. Даже носа самолета не стало видно. Исчезло всякое ощущение движения, и, если бы не приборы и легкое подрагивание самолета, можно было бы подумать, что я стою на месте.
Через пятнадцать минут полета табло подсказало мне, что пора начать поиск цели. Теперь все свое внимание я сосредоточил на экране локатора.
Как ни странно это кажется на первый взгляд, а темная непроглядная ночь была помощницей в поиске. Мне не нужно было защищать индикатор локатора от дневного света специальным тубусом в виде голенища от сапога (летчики его так и зовут сапогом), который мешал смотреть на другие приборы. Вот почему перехватывать самолеты ночью в сложных условиях считалось более легким делом, чем в таких же условиях днем.
Спустя несколько секунд на экране появился слабый голубоватый всплеск, пропал и снова появился — уже более яркий — и держался устойчиво. Цель была схвачена.
Теперь я мог уже действовать совершенно самостоятельно, теперь индексы мне были не нужны.
Когда я сблизился с целью чуть ли не на дистанцию действительного огня, она вдруг начала выполнять маневры в горизонтальной плоскости — разворачиваться то вправо, то влево от линии пути.
Но мне во что бы то ни стало нужно было удержать отметку цели на экране и продолжать сближение с ней.
Убедившись в устойчивом захвате цели, я перенес взгляд на отражатель прицела. Теперь плавными движениями я должен установить искусственное изображение цели в центре отражателя прицела и еще немножко сблизиться.
Уравняв скорости, я дал две очереди из фотопулемета.
Потом вышел из атаки, отстал немного, но продолжал удерживать отметку цели на экране локатора.
По заданию я должен был выполнить еще одну атаку.
И вот опять начал сближаться. Теперь цель начала выполнять маневр в вертикальной плоскости. Она то поднималась, то опускалась, словно на громадных волнах.
Сближаясь с противником, я вдруг почувствовал, как падает тяга двигателей, и быстро посмотрел на прибор, показывавший температуру выходящих газов. Она росла прямо на глазах.
Что это? Неужели обледенение? Об этом грозном для летчиков явлении
Нужно было немедленно выйти из зоны обледенения за облака или под облака.
Но вдруг я увидел мысленно реактивные снаряды, привезенные сегодня вечером на линию предварительного старта. Тогда нам еще не было известно, какую объявили тревогу, учебную или настоящую. Могло случиться, что их бы подвесили на мой самолет, и теперь я летел бы на перехват настоящего противника, вторгшегося в пределы нашей земли.
Как бы я поступил в данной ситуации? Стал бы выходить из зоны обледенения или продолжал бы сближение с обнаруженным врагом?
Конечно, я продолжал бы преследовать врага!
«Значит, и сейчас надо поступить таким же образом», — решил я. Ну а если уменьшится подъемная сила и увеличится лобовое сопротивление? Если тяга станет совсем маленькой или даже произойдет полная остановка двигателей?
Я потянул ручку на себя, и самолет стал забираться вверх: надо было выходить из игры.
А надо ли? Неужели больше ничего нельзя сделать? Самолет неожиданно вынырнул из облаков. Надо мной было черное небо, усыпанное мириадами звезд. Звезды как в зеркале отражались в лежавших надо мной облаках, и мне стало казаться, что я мчусь в межзвездной пыли уже очень давно и моя старая добрая Земля затерялась где-то далеко среди других миров.
Даже страшно стало. И за себя, и за будущих космонавтов.
«Только бы не появились иллюзии», — подумал я.
Температура газов стала постепенно понижаться, а тяга возрастать. Я вышел из зоны обледенения, но продолжал лететь с теми же курсом и скоростью, что и цель. Я решил атаковать ее несколько позднее, ведь за одну-минуту я и цель покрывали расстояние в несколько десятков километров. А там дальше условий для обледенения могло и не быть.
Прошла еще одна минута, потом вторая, третья… «Подожду пару минут и буду спускаться», — решил я. Больше я все равно не смог бы выдержать.
И вдруг… Сколько этих «вдруг» бывает у летчика в каждом полете! Мне стало казаться, что самолет помимо моего желания сильно накренился и я стал сидеть совсем боком.
Что-то случилось с управлением? Я осторожно дал обратную ногу, но крен только усилился.
Иллюзии! Неужели иллюзии? Я выровнял педали и посмотрел на авиагоризонт, потом на другие приборы, по которым можно было судить о пространственном положении самолета. Они показывали, что самолет летел прямо.
Вот оно! Чем больше летчик боится и ждет этих необычных условий полета, тем скорее они приходят.