Перехватчики
Шрифт:
— Окна надо сделать пошире, чтобы был хороший обзор во все стороны, — говорил Одинцов плотникам.
Лобанов бросил недокуренную папиросу и усмехнулся:
— Теперь тоже будет смотреть за каждым твоим шагом. То ли дело, когда бегал с одной зоны в другую.
— А нам это нравится, — возразил Мокрушин. — В любое время можно решить любой вопрос. Это, по-моему, главное.
Лобанов молча надел варежки и снова принялся откидывать снег.
Рядом с инженерным, командным пунктом прямо на рулежной дорожке, где обычно в дни
Мокрушин и другие техники то и дело бегали смотреть, как идут работы по монтажу. На заправочную колонку они возлагали большие надежды, считали, что она намного облегчит подготовку самолетов к повторному вылету. Кое-что в конструкции колонки, сделанной по проекту главного инженера, Мокрушину не нравилось. Он не постеснялся и сказал ему об этом.
Инженер нахмурил широкий мясистый лоб с одной продольной морщиной от виска к виску:
— Я ничего не придумывал. По такому проекту смонтирована колонка в соседнем полку. И все довольны. А вы ни разу не пользовались, а делаете замечания. Советую не совать нос не в свое дело.
Но Мокрушина нелегко было заставить отступиться от своего, если он чувствовал, что прав. Он пошел к Одинцову и что-то начал доказывать ему, рисуя на снегу схему колонки. Тот согласно закивал головой. А потом сам пошел к инженеру.
— Что ты опять придумал? — спросил я у Мокрушина.
— Это, наверное, придумали еще древние римляне, когда строили свой водопровод, — сказал Мокрушин, — а я только посоветовал последовать их примеру.
— А что такое?
— Поставить в систему обратный клапан, вот и все.
— Зачем?
— Если не будет редуктора, механик с ГСМ начнет регулировать давление горючего в системе перекачивающим двигателем, но этим он многого не добьется и всегда будет бояться, что лопнут трубы. А раз так, значит, не станет включать насос, пока не подойдут на заправку сразу три — четыре самолета. Нам это невыгодно. Зачем нужна система, при которой все равно придется или ждать недостающих самолетов, или пользоваться керосинозаправщиками. А если поставят редуктор, ему не нужно будет бояться за свои трубы и шланги. Лишнее топливо пойдет обратно на всасывание.
— По-моему, это здорово! — Я не понимал, почему упрямился инженер с базы. Может быть, у него не было творческого подхода к делу.
Через несколько минут Одинцов снова появился на стоянке.
— Посмотрите, не попал ли снег в узлы шасси, — говорил он техникам. Подошел к Мокрушину и сказал, что обратный клапан на заправочной колонке поставят.
Когда самолеты и стоянки были очищены от снега и, таким образом, готовность полка к вылету восстановлена, мы отправились на предполетную подготовку.
Вопросы Истомина и ответы летчиков я слушал не очень внимательно, потому что
— Ну а что скажет Простин?
Я вздрогнул, услышав свою фамилию. Истомин и летчики смотрели на меня вопросительно.
— Как бы вы, старший лейтенант, поступили в подобной ситуации? — продолжал командир эскадрильи, по привычке расхаживая меж рядов с заложенными назад руками.
Я встал. О чем он спрашивает? Хоть бы повторил вопрос. Я оглянулся. За спиной стояли еще два летчика. Они тоже не знали, что ответить. Сейчас Истомин обратится к четвертому, а мы все будем стоять, как школьники, пока этот четвертый или пятый не ответит. Кому-кому, а мне, командиру звена, будет очень стыдно.
— Повторите, пожалуйста, вопрос, — попросил я. Но капитан уже обратился к Шатунову.
— Как вы будете действовать, старший лейтенант?
— Прежде всего я должен убедиться, действительно ли случился пожар на двигателе. Признаки пожара: загорелась красная сигнальная лампочка на пульте, при развороте легко обнаруживается полоса дыма за хвостом самолета.
Ах вот о чем речь! Шатунов не спешил с ответом и искоса посматривал на меня: давай, мол, продолжай. И я не заставил ждать.
— Надо закрыть стоп-кран и убрать на себя рычаги управления двигателями, — перебил я Шатунова. — Надо выключить насосы подкачки и перекачки топлива.
Истомин поднял руку, пытаясь остановить меня. А я продолжал говорить, и он махнул рукой.
— А если попадет дым в кабину? — спросил он.
— Закрою подсос воздуха на кислородном приборе, разгерметизирую кабину и выключу вентиляцию.
— Садитесь все. — Истомин нахмурил брови. — И не ловите мне спутников.
Я посмотрел на Шатунова с благодарностью — выручил меня.
Истомин покачал головой, он все понял, проворчал с доброй усмешкой:
— Ох уж эти мне космонавты! Думают не о том… Это он имел в виду меня и Шатунова.
Я и Михаил все больше находили общий язык, а одно событие сдружило нас, как братьев.
Оно произошло в день запуска второго спутника. Было воскресенье, и мы сидели дома. И вдруг в 14.35 — я хорошо запомнил время — диктор стал читать сообщение ТАСС о запуске пятисоткилограммового спутника с собакой Лайкой в герметическом контейнере.
Радость, говорят, не терпит одиночества. Прослушав сообщение все три раза подряд, я пошел к Шатунову.
Он был дома один и что-то писал. Прямые, как струны, волосы небрежно свесились на глаза, но он не замечал этого.
Увидев меня, Михаил нахмурил лохматые брови (значит, я пришел некстати) и закрыл написанное свежей газетой с Постановлением Пленума ЦК КПСС об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Флоте.
Многие абзацы Постановления были подчеркнуты красным карандашом.