Переклад
Шрифт:
Вадик и Вика согласно кивнули. Тем более что замысловатый «руностав» смотрелся красиво. Он походил на цветок с диковинными лепестками, в сердцевине которого сплелись в орнамент древние скандинавские руны.
Объяснив свои действия как обязательный ритуал, без которого нельзя обойтись, Офелия принесла из другой комнаты бутылку красного вина, ловко вытащила пробку заранее приготовленным штопором и, бормоча под нос непонятные слова, вылила вино в раковину.
– Конечно, лучше в землю или в воду, но, учитывая, что все
Она, надев медицинские перчатки и маску, стала рассматривать Викины руки, крутя их в разные стороны. Заметив под левым мизинцем белый шрамик, бесцеремонно поинтересовалась:
– Палец?
– Да, – смущаясь, ответила Вика и, краснея, посмотрела в сторону сидящего здесь же Ракула.
– Ты когда родилась? – настороженно спросила Офелия.
– Я – совершеннолетняя! – с вызовом ответила Вика.
– Угу! Так когда?
– Первого января девяносто девятого…
Офелия изменилась в лице, её глаза полыхнули гневом. Она начала метаться из угла в угол, повторяя одни и те же слова:
– Ровно за год до нового тысячелетия,
Шестипалую девочку ночью бродяжка найдёт…
Норны долг указать ей дорогу наследия,
Но от девы зависит, какой она путь изберёт…
– Вадик! Поклянись мне, что вы не двинетесь с места и никуда не уйдёте! – потребовала женщина. – Ты меня слышишь?! Сидите здесь и ждите! Я прошу! Я требую! Нет, я приказываю!
– Что с тобой? – изумился Ракул. – Не кричи, я понял, и мы никуда не уйдём… Дождёмся тебя, не переживай, – он улыбнулся, но встретив суровый взгляд разбушевавшейся Офелии, немедленно убрал улыбку с лица…
– И часто с ней такое? – спросила Вича.
– Первый раз, – рассеянно ответил Ракул, провожая глазами через оконное стекло с рёвом отъезжающий мотоцикл «Кавасаки», принадлежащий владелице тату-салона.
Глава 3
Аркадий Петрович Сытин проводил вечер с невероятно пышногрудой и большегубой блондинкой.
Пригубив коньяку, силиконовая красотка перегнулась через стол, коснулась грудями фруктов и, приблизив свой ярко-красный рот к рыхлому лицу любовника… Замяукала:
– Мяу, мяу…
– Что хочет моя кисонька? – озорные искорки засветились в разноцветных глазах, которые от нахлынувшего возбуждения косили ещё сильнее.
– Мяу, Аркашенька… Кисонька хочет ещё денюжек…
– А куда кисуля потратила двадцать тысяч баксочек за пять дней? – не меняя тона, поинтересовался Сытин.
Блондинка растянула губы в улыбке и по локоть засунула правую руку в декольте между грудей. Затем плавно выудила из глубокой складки
– Сюрприз! – она засмеялась, закашлялась, покраснела и, разогнувшись, произнесла осипшим прокуренным голосом. – Но у Лидки камень больше…
– У Лидки и ума больше, – тихо буркнул Сытин. – Хватит болтать, иди в душ и ложись в кровать…
Дамочка медленно продефилировала в ванную, гордо неся перед собой бюст восьмого размера и бесстыже виляя ягодицами аналогичной величины.
Сытин одобряюще поцокал языком вслед удаляющейся «диве» и плеснул себе ещё коньяку.
«Маленькие радости» земной действительности нравились ему всё больше и больше…
За его спиной раздался щелчок.
Аркадий Петрович повернул голову и обнаружил, что картина с нарисованной избушкой сорвалась с одного из гвоздей и угрожающе раскачивается из стороны в сторону, карябая обои.
Сытин встал и водрузил полотно на место.
Не прошло и минуты, как из стены выпал гвоздь, и картина снова сползла вниз, держась на одном креплении.
Сытин терпеливо вернулся к стене, вставил выпавший гвоздик в отверстие и, взявшись за раму, начал навешивать рисунок.
Внезапно вырвавшийся из стены ураган закружил колдуна на месте и втянул в картину, словно торнадо – обломок корабля…
Он кубарем летел по каменному туннелю, пока не стукнулся головой о железную дверь. Выбежав на лужайку, стал свирепо пинать ногами землю, демонстрируя крайнюю степень недовольства.
– Кто здесь? Что за спешка? Кому я так понадобился? В конце концов, это грубое нарушение правила перехода сквозь иридическую действительность. Так и фрактальную мембрану можно повредить!
– А делать смертельный Переклад на чистую девочку – тем более, отмеченную Иридой – до её двадцатилетия… Это чем надо повредиться? – тихий голос принадлежал пожилой женщине в длинном груботканом платье голубого цвета, подпоясанном толстой витой верёвкой. Холщовый плат, удерживаемый на голове серебряным обручем, закрывал лицо говорящей.
Женщина сидела на скамейке около избушки и, не поднимая головы, сучила пряжу из невесть откуда возникшего серого клочка пыльной шерсти.
Сытин замолчал, прикусив язык.
– Что, чудовище блохастое, доигрался? – не повышая голоса, продолжала женщина. – Ты уже насквозь пропитался вонью земных отходов, ты даже перестал чувствовать приближение своего конца, ещё одна ошибка… И ты станешь холодной пылью… Посмотри, какое у тебя будущее, – она потрясла в воздухе спутанным комком, из которого повыскакивали прыгающие пауки, и посыпалась сухая труха. – Вот тебе – как ты любишь говорить – визуализация твоих истинных посылов…
– Норна Скульд! – дрожащим голосом пролепетал Сытин. – Я не нарушал равновесия… Я просто совершил Переклад: поменял одну на другую. Вот и всё!