Перекличка Камен. Филологические этюды

Ранчин Андрей Михайлович

«Крайний оптимизм» Толстого-моралиста, «отрицающий испорченность и греховность природы», вера в то, что «все естественное – доброе» [329] , в начале XXI века кажутся удивительно наивными.

Стоит ли, наконец, упоминать о том, что толстовская критика теории прогресса кажется маразмом в стране, президент которой поклоняется iPhon’у и iPad’у и закладывает электронное капище в Сколкове. Неприятие яснополянским старцем технических достижений и скепсис в отношении наук чужды стране, над просторами которой гордо реет клич «Модернизация!».

329

Бердяев Н. Ветхий и Новый Завет в религиозном сознании Л. Толстого // О религии Льва Толстого. М., 1912. С. 181.

Между тем и Толстой – певец «дикого, почти бешеного наслаждения существованием», обладающий непосредственным, детским видением мира [330] , и Толстой, одаряющий «откровениями

смерти» [331] , «мистикой смерти» [332] , – для нашего времени писатель необычный и потому необходимый. А у Толстого-мыслителя и проповедника для современности важны не столько идеи, сколько свободный от идейных и культурных клише взгляд на действительность, социальную и нравственную.

330

Цвейг С. Лев Толстой // Цвейг С. Мария Стюарт. Звездные часы человечества. Новеллы и легенды / Пер. с нем; Сост. и примеч. А.В. Маркина; Вступ. ст. С.А. Ромашко. М., 2003. (Серия «Золотой фонд мировой классики»). С. 887, пер. с нем. П.С. Бернштейн.

331

См.: Шестов Л. На весах Иова (Странствования по душам) // Шестов Л. Соч.: В 2 т. М., 1993. (Приложение к журналу «Вопросы философии». Серия «Из истории отечественной философской мысли»). Т. 2 / Вступ. ст., сост. и подгот. текста А.В. Ахутина; Примеч. А.В. Ахутина и Э. Паткош. С. 25.

332

См.: Бицилли П.М. Проблема жизни и смерти в творчестве Толстого [1928] // Л.Н. Толстой: pro et contra / Сост. К.Г. Исупова. СПб., 2000. (Серия «Русский путь»). Цитируется по электронной версии: http://www.marsexx.ru/tolstoy/pro-et-contra/bicil.html.

И на Западе, и на Востоке интерес к толстовским сочинениям не угасает, нынешние тиражи его произведений по российским меркам совершенно фантастичны. И если в России все иначе, если в фаворе оказывается «гаонарея» графа Т., то не симптом ли это болезни? Духовной. Нашей.

О Бродском

I. «Чернеть на белом…»: слово и подтекст

Скрытая аллюзия и полисемия в поэтическом тексте: всадник мертвый и конь белеющий в поэме И.А. Бродского «Петербургский роман»

[333]

В поэме Бродского «Петербургский роман» (1961) главный герой Евгений соотнесен с Евгением из пушкинского «Медного Всадника», а также с его литературным потомком и тезкой из «Петербургских строф» Мандельштама [334] . Евгений из «петербургской повести», в противоположность Петру, наделен чертами мертвенности, неподвижности: спасающийся на мраморном льве, «недвижный, страшно бледный» (V; 141), он выглядит пародией на Фальконетов монумент: «державец полумира» в неподвижной, но полной жизни величавости, не боящийся стихии, верхом на скакуне и испуганный, оцепеневший от отчаяния Евгений верхом на мраморном льве. Между тем в «Петербургском романе» Бродского Евгений – «живой и мертвый человек», а Медный Всадник – не более чем мертвая и неподвижная статуя:

333

^* Впервые: Русская речь. 2005. № 1. Январь – февраль.

334

О «Петербургском романе» в соотнесенности с «Медным Всадником» и «Петербургскими строфами» см.: Михненкова Т. Три Евгения русской литературы // Иосиф Бродский и мир. Метафизика. Античность. Современность. СПб., 2000. С. 211–220; Ранчин А.М. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. М, 2001. (Новое литературное обозрение. Серия «Научная библиотека»). С. 264–270.

он смотрит вниз, какой-то праздникв его уме жужжит, жужжит,не мертвый лыжник – мертвый всаднику ног его теперь лежит.Он ни при чем, здесь всадник мертвый,коня белеющего беги облака. К подковам мерзлымвсе липнет снег, все липнет снег (I; 82).

Пушкинский эпитет «медный» превращается в эпитет созвучный, но несхожий по смыслу – «мертвый». Прежний Евгений, чтобы увидеть полубожественного Всадника, поднимал взор в «неколебимую вышину». Евгений из «Петербургского романа» смотрит на поверженную статую, лежащую у его ног.

Куда ты скачешь, гордый конь,И где опустишь ты копыта?О мощный властелин судьбы!Не так ли ты над самой бездной,На высоте, уздой железнойРоссию поднял на дыбы?

– так вопрошал Пушкин, полный надежд, что «гордый конь» – Россия остановится у края бездны или перелетит через нее. Медный всадник из «Петербургского романа» бездны не перепрыгнул… Власть низверглась в пропасть, одинокий робкий Евгений жив. Он выиграл

в поединке. Такой хочет видеть развязку пушкинского сюжета Бродский. Автор «Петербургского романа», вероятно, следует здесь за Мицкевичем – автором стихотворения «Памятник Петра Великого», в котором нарисована сходная картина – не как реальность, а как ожидание; в стихотворении Мицкевича Пушкин говорит собеседнику – самому Мицкевичу:

Царь Петр коня не укротил уздой.Во весь опор летит скакун литой,Топча людей, куда-то буйно рвется.Сметая все, не зная, где предел.Одним прыжком на край скалы взлетел.Вот-вот он рухнет вниз и разобьется.Но век прошел – стоит он, как стоял.Так водопад из недр могучих скалИсторгнется и, скованный морозом,Висит над бездной, обратившись в лед, –Но если солнце вольности блеснетИ с запада весна придет в России –Что станет с водопадом тирании? [335]

335

Пер. В. Левика. Цит. по изд.: Пушкин А.С. Медный Всадник. Изд. подгот. Н.В. Измайлов. Л., 1978. (Серия «Литературные памятники»). С. 144.

Как известно, Пушкин в «Медном Всаднике» полемизирует с Мицкевичем, с его однозначно негативной оценкой Петра Великого [336] . Бродский как бы возражает создателю «Медного Всадника» от лица польского стихотворца. Мицкевич описывал статую Петра Великого, готовую пасть, но еще стоящую. Бродский же изображает уже совершившееся падение – низвергнувшуюся статую основателя Петербурга. У Бродского, скрепившего интертекстуальной связью сочинения Пушкина и Мицкевича, был претекст – «Возмездие» Александра Блока, в котором «описание Варшавы <…> строится как реплика к давнему поэтическому спору Пушкина и Мицкевича» (Р.Д. Тименчик) [337] .

336

См., например, общую характеристику этой полемики Н.Я. Эйдельманом: Эйдельман Н.Я. Статьи о Пушкине / Вступ. статьи А.Г. Тартаковского, В.Э. Вацуро; Библиогр. О.В. Трунова. М., 2000. (Новое литературное обозрение. Серия «Филологическое наследие»). С. 275–276.

337

Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. «Печальну повесть сохранить…»: Об авторе и читателях «Медного всадника». М., 1985. С. 176.

Картина, нарисованная Бродским, отличается одной деталью от аллегорического описания весны свободы, на приход которой уповал Мицкевич. Вместо весны – зима, о чем свидетельствует липнущий к подковам коня снег. Эпитет коня – «белеющий» – на первый взгляд имеет предметное значение «занесенный», «покрытый снегом». Положение коня в пространстве парадоксально: с одной стороны, он, кажется, скачет, сбросив царственного седока (упоминается о «беге» коня); с другой стороны, такая деталь, как налипающий на подковы снег, свидетельствует скорее о неподвижности скакуна [338] . Более того, конь, возможно, представлен упавшим: липнущий к подковам снег – это, скорее всего, снег, опускающийся на землю с неба. Значит, скакун лежит на земле, видимо, опрокинувшись на бок, и снег оседает на его подковы. Именно в этой ситуации некий наблюдатель (герой поэмы?) видит, как снежинки налипают на подковы.

338

Возможна и еще одна, интертекстуальная мотивация эпитета «белеющий» в поэме Бродского: это описание Медного Всадника в «Последней петербургской сказке» Владимира Маяковского, в которой о коне сказано: «Выбелена грива от уличного газа» (Маяковский В.В. Соч.: В 2 т. / Сост. Ал. Михайлова; Вступ. ст. А. Метченко; Примеч. А. Ушакова М., 1987. Т. 1. С. 87); и это – параллель более отдаленная – описание белогривого коня Пана-Мороза в черновиках блоковского «Возмездия», спроецированное на образ Медного Всадника из поэмы Пушкина (см. об этой соотнесенности текстов Блока и Пушкина наблюдения Р.Д. Тименчика: Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. «Печальну повесть сохранить…». С. 179). Впрочем, возможно, в 1961 г. поэма Блока (и тем более ее черновые тексты) не была знакома Бродскому.

К описанию коня в поэме Бродского помимо пушкинской «петербургской повести» есть еще один ключ. Это Откровение Иоанна Богослова, в котором сказано о всаднике и «коне бледном»: «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечем и голодом, и мором и зверями земными» (Откр. 6: 8). «Белеющий» конь в поэме Бродского – трансформация «коня бледного» из Откровения Иоанна Богослова. Автор «Петербургского романа» пишет о распаде культурных ценностей как о конце света, о подобии Страшного Суда. Происходит разрушение сюжета пушкинской поэмы: гонимый Евгений теряет своего антагониста, павшего в пропасть, но потому и сам лишается смысла существования. Некий апокалипсис совершается, но гибель настигает в том числе и самые символы конца света, явленные в Откровении Иоанна Богослова: всадник по имени Смерть сброшен конем, конь, кажется, падает тоже.