Перекличка Камен. Филологические этюды
Шрифт:
Вариант восьмой: [говорю полку (: «) я не слово (,) ноль (–) номер забыл полку / полка (»)]. В сравнении с реконструируемым порядком слов реальная конструкция в тексте – без эллипсиса, но со значительным нарушением порядка слов.
В последних двух вариантах высказывание становится семантически противоречивым: субъект высказывания говорит о том, что он забыл номер (0), но «я» здесь же сам этот номер и называет.
Перечислим другие возможные варианты, не комментируя их. Они предполагают двойной эллипсис, когда из трех случаев подразумеваемого присутствия лексемы «полку» в тексте эксплицитно эта лексема дана лишь один раз.
Вариант девятый: [говорю: («) я не «Слово о полку” (, а) номер забыл полку / полка (щ»)].
Вариант десятый: [(«) я не “Слово о полку” (, а) номер забыл полку / полка (», – ) говорю полку] [351] .
Строка Бродского предстает синтаксически аморфной и семантически многозначной [352] . Текст Бродского не линеен – компоненты высказывания, составляющие анализируемую строку, могут менять свои места. Высказывание образуется каждый раз заново, как мозаичный рисунок в калейдоскопической трубке. Текст не обладает неким заданным смыслом, – этот смысл (вос-)создается читателем стихотворения.
351
Еще одну – близкую к предложенным мной вариантам 3 и 9 – интерпретацию строки Бродского предложил недавно Ф.Н. Двинятин; см.: Двинятин Ф. Еще о межъязыковых звукосмысловых соответствиях
352
Своеобразным автометаописанием многозначного текста являются последняя и предпоследняя строки стихотворения, в которых лексема «язык» означает одновременно и “орган речи”, и “пленный, от которого можно узнать нужные сведения”.
В стихотворении Бродского «Fin de si`ecle» (1989), описывающем современный мир, все более обезличенный и механистичный, теряющий печать культуры [353] , есть такие строки:
Теперь всюду антенны, подростки, пнивместо деревьев (III; 191).Противопоставление подростков пням, на первый взгляд несколько неожиданное, мотивировано претекстом – пушкинским стихотворением «…Вновь я посетил…», в котором молодые сосны, выросшие у корней старых, символизируют новое поколение, только вступающее в жизнь: «Зеленая семья, кусты теснятся / Под сенью их как дети. <…> Здравствуй, племя / младое, незнакомое! Не я / Увижу твой могучий поздний возраст, / Когда перерастешь моих знакомцев / И старую главу их заслонишь / От глаз прохожего» (III–I; 400).
353
См. об этом мотиве поэзии Бродского: Ранчин А. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. М., 2001. (Новое литературное обозрение. Серия «Научная библиотека»). С. 210–211, 219–220 (примеч. 16).
Но возможно и другое толкование. Слово «подростки» («подросток») по своей форме почти тождественно лексеме «подрост», означающей: ‘поросль молодых деревьев’ [354] . «Подростки» – это как бы уменьшительная форма множественного числа от окказионализма «подросток», образованного от «подроста». При этой интерпретации оппозиция «пни – подростки» становится прозрачной.
Так на пересечении разных интерпретаций поэтическое слово становится многозначным, и лексема из нормативного словаря превращается в поэтический окказионализм.
354
Словарь русского языка: В 4 т. 2-е изд., испр. и доп. М., 1984. Т. 3. П – Р. С. 213.
Миф как текст и миф как код: рецепция архаического мифа в новое время (на примере трактовки сюжета о возвращении одиссея в поэзии Иосифа Бродского)
В нижеследующем тексте весьма многозначное понятие «мифология» употребляется в значении, принятом Ю.М. Лотманом и Б.А. Успенским, придерживающимися семиотической трактовки мифологии: «<…> Мифологическое описание принципиально монолингвистично – предметы этого мира описываются через такой же мир, построенный таким же образом. Между тем немифологическое описание определенно полилингвистично – ссылка на метаязык важна именно как ссылка на иной язык (все равно, язык абстрактных конструктов или иностранный язык, – важен сам процесс перевода-интерпретации). Соответственно и понимание в одном случае так или иначе связано с переводом (в широком смысле этого слова), а в другом же – с узнаванием, отождествлением. <…>
355
Статья написана в соавторстве с А.А. Блокиной. Впервые: Przemiany mit'ow I warto'sci nie tylko w literaturze / Pod red. L. Wi'sniewskiej i N. Golubi'nkiego. Bydgoszcz, 2010. Печатается с дополнениями.
Итак, в конечном счете дело может быть сведено к противопоставлению принципиально одноязычного сознания и такого, которому необходима хотя бы пара различно устроенных языков» [356] .
В категориях другого исследователя, А.Ф. Лосева, определяющего миф в философских, а не в семиотических категориях, «миф отождествляет идейную образность вещей с вещами как таковыми и отождествляет вполне субстанциально» [357] .
356
Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Миф – имя – культура // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб., 2000. С. 526. Или, по словам Е.М. Мелетинского, «научное обобщение строится на основе логической иерархии от конкретного к абстрактному и от причин к следствиям, а мифологическое оперирует конкретным и персональным, используемыми в качестве знаков <…>». – Мелетинский Е.М. Поэтика мифа / Изд. 2-е, репринтное. М., 1995. С. 167.
357
Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1976. С. 166.
Иными словами, для мифологического сознания характерно смешение уровня предметов и уровня абстракций; при этом свойства обобщения, модели приписываются самой реальности.
Каков смысл рецепции классической мифологии (мифологии, еще не ставшей только фактом культуры, но сохраняющей элементы своего изначального смысла) в Новое время? Каковы те ценности мифа, которые сохраняются или приписываются ему при такой рецепции и интерпретации? Рассмотрим эти вопросы на примере восприятия мифа о возвращении Одиссея в поэзии Иосифа Бродского [358] .
358
Функции мифа об Одиссее в поэзии Бродского и связь этого мифа с инвариантными мотивами творчества поэта уже рассматривались. См. прежде всего: Ковалева И. Одиссей и Никто: Об одном античном мотиве в поэзии И. Бродского // Старое литературное обозрение. 2001. № 2. Нас рецепция классического мифа интересует в более общем плане: именно как пример трансформации исходной мифологической структуры в поэтический мотив и как пример трактовки классической мифологии в литературе Нового времени – трактовки, не порывающей безусловно с мифологической традицией, а усваивающей ее достаточно глубоко.
Этот мифологический сюжет представлен в двух стихотворениях Бродского, разделенных немногим более чем двадцатилетним временным промежутком: «Одиссее Телемаку» (1972) и «Итаке» (1993) [359] .
Вот текст первого из них:
Мой Телемак,Троянская войнаокончена. Кто победил – не помню.Должно быть, греки: столько мертвецоввне дома бросить могут только греки…И все-таки ведущая домойдорога оказалась слишком длинной,как будто Посейдон, пока мы тамтеряли время, растянул пространство.Мне неизвестно, где я нахожусь,что предо мной. Какой-то грязный остров,кусты, постройки, хрюканье свиней,заросший сад, какая-то царица,трава да камни… Милый Телемак,все острова похожи друг на друга,когда так долго странствуешь, и мозгуже сбивается, считая волны,глаз,359
Строго говоря, в рудиментарном виде этот сюжет также присутствует в более раннем стихотворении «Сын! Если я не мертв, то потому…» (1967), в котором мотив, ложный слух о насильственной смерти лирического героя-отца («Услышь меня, отец твой не убит») может быть объяснен только посредством «Одиссеева» кода: автор проецирует на драматические перипетии собственной судьбы недостоверные известия о смерти Одиссея на обратном пути из Трои. Автобиографический план произведения: разрыв с возлюбленной Мариной (Марианной) Басмановой, у которой от поэта остался сын Андрей, стремление матери, которая предпочла Бродскому другого мужчину, разлучить сына с его отцом в «Одиссеевом» коде обозначается как ‘распространение слухов о смерти бывшего возлюбленного’. Сын Андрей родился 8 октября 1967 г., окончательное расставание Бродского с Мариной Басмановой произошло позднее, в начале января 1968 г. См.: Хронология жизни и творчества И.А. Бродского / Сост. В.П. Полухиной при участии Л.В. Лосева // Лосев Лев. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. М, 2006. (Серия «Жизнь замечательных людей». Вып. 1220 (1020).) С. 344, 345.
Но соотнесенность с греческим мифом в этом стихотворении Бродского неглубока; отсутствуют его главные элементы: мотив странствий и образ верной ждущей супруги.
В раннем стихотворении «Я как Улисс» (1961) параллель с греческим мифом совсем поверхностна: она сводится к мотиву вечного странствия.
Единичные локальные отсылки к мифу о возвращении Одиссея встречаются в «Лагуне» (1972) («совершенный никто, человек в плаще» [II; 318]) и в «Новой жизни» (1988) («И если кто-нибудь спросит: “кто ты?” ответь: “кто я, / я – никто”, как Улисс некогда Полифему» [III; 169]). В стихотворении «В кафе» (1988) слова «я, иначе – никто» (III; 174) уже лишены очевидной связи с «Одиссеей» как претекстом (она обнаруживается только через «Новую жизнь»).
На первый взгляд в стихотворении миф об Одиссее используется только для создания прозрачного кода аллюзий: Одиссей – Бродский, Телемак – его сын Андрей, разлука с сомнительной надеждой встретиться – эмиграция поэта. Сами по себе эти автобиографические соответствия мифу в тексте «Одиссея Телемаку» несомненно присутствуют [360] , однако тотальный перевод мифологических образов на язык реалий советской эпохи оказывается затруднительным. Так, что означают строки «Мой Телемак, / Троянская война / окончена. Кто победил – не помню»? И кто такие «греки», которые способны «столько мертвецов / вне дома бросить»? Укоренилось мнение, что «Троянская война» ассоциируется или с Гражданской, или с Великой Отечественной войнами, а сугубо условные «греки» – обозначение либо советских войск, понесших огромные потери на чужбине на последнем этапе Второй мировой войны, либо русских эмигрантов, скончавшихся в изгнании [361] . Но при такой трактовке оказывается, во-первых, неясна связь между автобиографическим и подразумеваемым историческим планами стихотворения: Бродский не участвовал ни в Гражданской войне, ни во Второй мировой и его разлука с сыном никак этими событиями не объясняется. Во-вторых, как справедливо заметила О.И. Глазунова о строке «Кто победил – не помню», «в случае Великой Отечественной или Гражданской войн такое описание было бы невозможно». Однако ее утверждение: «Скорее всего, в стихотворении Бродский говорит о своей личной войне, о войне со злом, которую ведет человек, не желающий смириться, подчиниться системе, наступить “на горло собственной песне”. И эта война для Бродского действительно закончилась с отъездом из Советского Союза» [362] очень спорно. При всем абсолютно негативном отношении Бродского к советской системе Зло для него никогда не сводилось к определенным идеологиям и/или режимам и формам власти. Соответственно, и война с ним не может быть окончена с эмиграцией; кроме того, приравнивание (даже ироническое) собственного противостояния власти к Троянской войне выглядит неуместной и бестактной гиперболой.
360
Такая поэтика аллюзий была отрефлектирована самим поэтом: «греческий принцип маски / снова в ходу» («Прощайте, мадемуазель Вероника», 1967 [II; 51]).
Согласно указанию В.П. Полухиной, стихотворение было написано в феврале – марте 1972 г., а 18 марта Бродский познакомил с ним друзей. – Полухина В.П. Иосиф Бродский: Жизнь, труды, эпоха. СПб., 2008. С. 189. Между тем поэт эмигрировал из Советского Союза только 4 июня, а окончательное решение об эмиграции принял 11 мая. – Там же. С. 191, 196. Если эта датировка стихотворения верна, оно свидетельствует, что поэт утвердился в намерении покинуть отечество еще в первые месяцы 1972 г., так как в «Одиссее Телемаку» разлука героя с сыном может быть понята именно как иносказательное обозначение эмиграции.
361
Ср.: «Троянская война в стихотворении Бродского – не только Вторая мировая (Воробьева, 187), не только “перекодируется как ироническое ‘война с государственной машиной’” (Крепс, 155). Она может быть понята и как Гражданская, которая началась в России в 1917 г., затем, принимая разные формы, продолжалась все годы советской власти, и, как вражда идеологий, продолжается до сих пор. Для Бродского она кончилась в момент высылки». – Зубова Л.В. Стихотворение Бродского «Одиссей Телемаку» // Старое литературное обозрение. 2001. № 2 (278). С. 66. Цитируются работы: Воробьева А.Н. Поэтика времени и пространства в поэзии И. Бродского // Возвращенные имена русской литературы: Аспекты поэтики, эстетики, философии: Межвузовский сб. научных трудов / Под ред. В.И. Немцева. Самара, 1994; Крепс М. О поэзии Иосифа Бродского. Ann Arbor, 1984.
362
Глазунова О.И. Иосиф Бродский: Американский дневник: О стихотворениях, написанных в эмиграции, СПб., 2005. С. 83, 84.
В действительности, характеризуя «Троянскую войну», поэт скорее выражает иронически остраненное отношение к героизации войны вообще, в европейской традиции заданное именно греческим эпосом – Гомеровой «Илиадой».
Также, очевидно, отнюдь не являются простыми образами-аллюзиями ни «какой-то грязный остров», ни «какая-то царица». Было бы очень большой смелостью и странностью, например, понять «остров» как иносказательное обозначение Соединенных Штатов Америки или Англии (Англия была первой неконтинентальной европейской страной, посещенной поэтом после эмиграции [363] ), а «царицу» отождествить с какой-либо из женщин, встреченных поэтом на «других берегах». «Остров» воспринимается как один из островов, к которым причаливал Одиссей на пути домой, «царица», окруженная «свиньями», ассоциируется с волшебницей Киркой (Цирцеей), превратившей в свиней нескольких спутников Одиссея. Однако точное соответствие греческому мифу здесь не столь важно: существенно, что остров – не свой, не желанный, а «царица» – чужая и незнакомая («какая-то»). Не случайно она в стихотворении Бродского безымянна: она может быть соотнесена и со встреченной Одиссеем хозяйкой иного острова – нимфой Калипсо. Упоминание о «свиньях» не столько отсылает к чарам Цирцеи, сколько является характеристикой «острова» – омерзительного «оскотиненного» пространства. И «остров», и «царица» в «Одиссее Телемаку» – это прежде всего своеобразные инварианты «чужой земли» и «чужой женщины», «архимифологемы», в которых обобщены конкретные мифологические образы земель, посещенных Одиссеем, и женщин-правительниц, им встреченных в далекой и длинной дороге домой – к жене и сыну.
363
См. об этом, например: Хронология жизни и творчества И.А. Бродского / Сост. В.П. Полухиной при участии Л.В. Лосева. С. 354–355.