«Перекоп» ушел на юг
Шрифт:
Праздник
Однажды, не то в июле, не то в начале августа, вечером, под пальмами, залитыми лунным светом, на праздник лета собрались все жители поселка Ранай. Были приглашены и моряки.
В воздухе стоял несмолкаемый барабанный бой, слышались удары гонга. Малайцы дули в просверленные скорлупы кокосовых орехов,
В круг вышел молодой малаец. Подойдя к тоненькой девушке, он запел шутливую песенку, приглашая ее танцевать. Он пел о том, что в его доме всего много: есть и бананы, и куры, и саго, и убикаю, но нет хозяйки. Не хочет ли девушка стать хозяйкой?
Девушка улыбнулась, сверкнула глазами, повела плечами. Затем, ответив задорной песенкой, в которой обещала стать хозяйкой, если юноша хорошо танцует, она закружилась в стремительной пляске. Юноша начал ее догонять. Словно в вихре, проносились они круг за кругом.
Бахирев долго смотрел на танцующих, наконец не вытерпел и под звуки гонга и дроби барабанов пошел вприсядку танцевать гопачок.
Восхищенные малайцы повскакали со своих мест, подхватили плясуна на руки, усадили на почетное место и начали угощать самыми лучшими кушанья ми, напитками, специально приготовленными для праздника. Морякам особенно понравилось гулу — кушанье, которое малайцы приготовляют из сока пальм.
Среди стариков сидели Демидов, Бударин, Погребной. Они оживленно разговаривали с Амиром, Датуком, Русеном и Пулунгулом.
Когда Русен заметил Евдокию Васильевну и Радченко, стоявших у освещенной отблесками костра пальмы, он подошел к ним, взял за руки и повел к столу. Жена Пулунгула, сияющая и немножко смущенная, приблизилась к Евдокии Васильевне и положила ей на руки своего мальчика. Раздался восторженный крик малайцев. Евдокия Васильевна обняла и поцеловала жену Пулунгула.
Старики подали Евдокии Васильевне большой отполированный кокосовый орех со срезанной верхушкой, наполненный гулу. Опять раздались восторженные крики. Евдокия Васильевна смутилась:
— Ну что вы, что вы! Я выполнила лишь то, что обязан делать врач…
Моряки и малайцы сидели за столами вперемежку.
Погребной затянул украинскую песню. И эта песня на далеком, затерявшемся в океане острове звучала особенно сердечно и трогательно. Когда песня умолкла, раздался резкий звук барабанов. В круг вошли, обнявшись и закачавшись в танце, малайские девушки. Они танцевали и пели грустную девичью песню. Стройные и красивые, они легко бежали, затем плавно плыли, и свет костров красноватыми бликами падал на их полуобнаженные фигуры.
Девушек сменили юноши. Размахивая зажженными факелами, они делали широкие прыжки, быстро
Праздник длился до рассвета. Душевно веселились моряки с малайцами. Это был праздник лета и дружбы.
И только тогда, когда свежий, предрассветный ветер прошелестел в вершинах пальм, люди стали расходиться по своим хижинам, хотя гул музыки и дробь барабанов еще долго доносились из соседнего поселка Танью, где тоже встречали праздник.
Датук приносит дуриан
Возвратившись с праздника почти на рассвете, все быстро уснули. Лишь Александр Африканович сидел и писал. Перед ним стояла тусклая коптилка — половина скорлупы ореха с обгоревшими и закопченными краями, наполненная кокосовым маслом, с маленьким фитильком из тряпочки. Капитану хотелось записать все, что видели моряки на этом далеком острове. Трудно было писать: одолевала болезненная, неукротимая зевота, чувствовалась слабость, боль во всем теле. Мелькнула тревожная мысль, что это предвестники лихорадки. Поднялась температура. А утром моряки увидели капитана лежащим без сознания на тонкой пальмовой циновке.
Встревоженный Бударин послал Бахирева в малайский поселок за Датуком, а сам присел возле больного Демидова и пощупал пульс.
— Вероятно, опять малярия… — тихо сказала Евдокия Васильевна.
Капитан бредил.
Пришел Датук, огорченно посмотрел на лежащего капитана, сокрушенно покачал головой.
— Надо идти в джунгли, искать дуриан, — сказал он.
— А что это?
— Дуриан — дерево, редкое дерево, очень редкое…
На следующий день Датук принес и подал Евдокии Васильевне какие-то странные пупырчатые плоды. Сказал, чтобы она давала их есть больному, и ушел в свой поселок.
Демидов осторожно надкусил плод дуриана. Мякоть плода оказалась нежной, сладковатой, с терпким запахом. Он съел весь плод и почувствовал облегчение. Голова не была больше такой тяжелой.
Прошло немного времени, и капитан поправился. Он уже мог, опираясь на палку, выходить на морской берег.
Здесь он подолгу смотрел на белые острые вершины коралловых рифов, на голубое небо. На песке и в лужах, образовавшихся после отлива на отмели, копошилось множество крабов ярко-красного или голубоватого цвета. Но только Александр Африканович приближался к ним, пытаясь рассмотреть, как они тут же скрывались в норах у самой полосы прибоя. Одна клешня у крабов была огромного размера. Ею крабы, спрятавшись в норке, закрывали вход.
Берег был усеян всевозможными раковинами. Присмотревшись, капитан заметил, что они шевелятся, передвигаются. Глядя на них, Александр Африканович вспомнил просьбу сына — привезти из тропиков раковину, и он мысленно подсчитал, сколько же теперь Вадиму лет. Скоро двенадцать будет. Да, пошел уже второй год разлуки с семьей… Сердце сжала острая тоска. Он взглянул на лужу и отшатнулся, увидев свое отражение: исхудавшее лицо с запавшими глазами, обросшее длинными космами светлых волос. «Так вот я какой стал!» — подумал с горечью Александр Африканович.