Перекрестки судеб. Леся и Рус
Шрифт:
Он красивый. Длинные ноги с крепкими икрами, сейчас упакованные в черные брендовые брюки, раскачанная грудь, широкие плечи, огромные ручищи, перевитые мышцами, и нереально красивые ладони с длинными пальцами, исписанными черным узором татухи. И я невольно скрещиваю ноги в лодыжках, потому что кожу жжет такой же узор. Закусываю губу и продолжаю свое путешествие по экспонату по имени Руслан Огнев. Он высокий (без пяти сантиметров два метра) и мне приходится задирать голову, чтобы отыскать его колючий темный взгляд. Пройтись взглядом по темной бороде, стильной и чертовски ему идущей, острым скулам, запутаться
И я совершенно не понимаю, что с этим делать. Все неправильно: подстава эта, мои чувства, молчание брата…
И эта месть. Странно и так не похоже на Руслана. На того Руслана, что все эти годы присылал мне открытки. Не похоже на Руса, что сам рисовал эти проклятые открытки, которые я оставила на пороге его дома месяц назад.
Не похоже? А что вообще я знаю о мужчине, что изучает меня так же пристально, как я? Ничего. Ни сейчас, ни тогда.
Я никогда не знала Руслана по-настоящему. Не хотела, а когда столкнулась с правдой — не выдержала. И потому я сижу в клетке, а он…перестал быть Русланом Огневым, художником, творящим собственную реальность.
А стал… Пеплом… с пустым взглядом, в котором отражается выжженная душа.
И мурашки ползут по спине, холодные, противные.
Зубы выплясывают чечётку и голос подводит:
— Поглумиться пришел?
Встаю, демонстративно раскидываю руки в стороны, демонстрируя себя. В шаге от истерики. И не узнаю сама себя, но меня уже не остановить. Да и к черту все! Сколько можно держать себя в рамках?! На-до-е-ло!
— На, любуйся. Не сдохла, как видишь? И не сдохну, — цежу сквозь зубы, падая обратно на жёсткий стул. Качаю головой, самой себе не веря, что говорю это: — Как же это глупо все… Не думала я, что это…
— Буду я? — его хриплый голос точным разрядом прямо в сердце, которое бьётся пойманной птицей. — Даже обидно, веришь?
Непонимающе вскидываю на него взгляд. Он по-прежнему стоит в углу за моей спиной и не собирается менять положение.
— Хотя нет, не веришь, — хмыкает и плечом пожимает. — Никогда не верила. А теперь никто не верит тебе. Забавно, не находишь?
— Обхохочешься просто, — скалюсь недобро, изображая смех. — Ты только за этим пришел?
— Я пришел услышать твои извинения, — говорит как-то равнодушно. И, наконец, отлепляется от стены, разрывая свои объятия с тенью. Садится напротив меня вполоборота, вытягивает ноги и не смотрит на меня. А я упрямо хочу найти его взгляд. Только поэтому снова встаю и замираю напротив него так, что ему не избежать моих глаз. На этот раз он не сбегает, холодно встречает мою бурю эмоций, которая разбивается об острые пики его черных льдов.
— А разве они тебе нужны, Руслан?
— Они нужны тебе, Александра, — и мое имя в его устах, как насмешка. Меня коробит и я обнимаю себя за плечи. Тянет попросить
Так много этих «потому что», жизни не хватит, чтобы их сосчитать.
— Мне уже давно ничего не нужно от тебя, Огнев, — вздыхаю и разворачиваюсь к нему спиной.
— Тебе нужна свобода, Александра, — продолжает насмехаться, каждым словом ударяя все больнее. Так точно, не оставляя никаких следов на теле, рвет в лохмотья эту никудышную душу, что отчаянно воет от того, кем мы стали. И аромат его становится злее, насыщеннее перцем, невозможно дышать. — А я могу тебе ее дать.
— Решил покорить меня своим благородством? — усмехаюсь, из последних сил удерживая на коротком поводке рвущуюся на волю истерику. С силой делая каждый вдох, обжигающий легкие. Что за ерунда? Отступаю на шаг. Спиной упираюсь в холодную стену. Зажмуриваюсь. И считаю до десяти, мечтая, как в детстве, открыть глаза и чтобы ничегошеньки этого не было. И хоть разум глумится над моей наивностью, детская считалочка помогает утихомирить истерику. И не задохнуться Русланом.
— О нет, детка, — смеется Руслан тихо. — Я по-прежнему хочу тебе отомстить, но раз уж меня опередили…
— Что? — распахиваю глаза, не веря собственным ушам. — Что значит, опередили?
Он пожимает плечами.
— Я же говорил, что мне обидно. Такую идею умыкнули прямо из-под носа, — он качает головой, делая вид, что расстроен таким поворотом событий, хотя ничерта он не разочарован. — Встретиться бы с затейником, поблагодарить.
— Ты врешь, — парирую. — Никто больше не знает меня так хорошо.
— Да брось. Мы не виделись тринадцать лет. Что я могу о тебе знать? Я же тебе не брат и даже не муж, — усмешка скользит по его губам, а пальцы выстукивают знакомый ритм. Снова фанк. И воспоминания рвут виски.
— Стоп, — шепчу, сдавливая голову ладонями. — Пожалуйста, прекрати.
Рус сжимает кулак, разжимает раскрытой ладонью на столешницу. Аккуратно, словно его прикосновение может раздробить в щепки металлический стол, привинченный к полу.
— Алекс не мог, а вот ты…следить…
— Ты мне льстишь, Александра, — перебивает неожиданно резко. — Я простой архитектор, а не мультимиллионер со связями.
Морщусь, когда он снова называет меня полным именем. Каждый раз будто пощёчина. И лицо горит. Прикладываю ладони к щекам.
— Алекс не мог, — повторяю как мантру.
— А кто мог, Ксанка? — спрашивает вкрадчиво, вдруг оказавшись слишком близко.
Его запах кружит диким зверем, сводит с ума. И я отворачиваюсь, носом утыкаюсь в холодную стену камеры, жадно вдыхаю сырость и плесень.
— Кто знает тебя так же хорошо, как твой брат?
Ещё тише. Ещё ближе. Рваное дыхание за спиной. Широкие ладони рядом с моими на серой стене. И я смотрю на них. На длинные пальцы без кольца, исписанные шрамами под черным узором. На широкое запястье, связанное манжетой черной льняной рубашки. И выше…представляя, как переплетаются эти линии на смуглой коже. Как схлестываются с синими реками вен и…
Где они обрываются? На плече? Или ползут дальше, оплетая бицепс, стекая на широкую спину?