Перекрестки судеб. Стася и Тим
Шрифт:
— Вадька… — выдыхаю, вжимаясь в стену, потому что на меня смотрит черное дуло пистолета.
Сглатываю, всматриваясь в осунувшееся лицо старшего брата. Он изменился: похудел, голову обрил наголо, а из внимательных глаз исчез лихорадочный блеск. Как бы странно ни звучало, но в его некогда мертвых глазах законченного наркомана цветет жизнь. Неужели лечение в клинике помогло? Неужели Тимуру удалось вытащить Вадьку из наркотического дурмана? Но как?
— Вадька, ты… — шепчу, ежась под его таким же пристальным взглядом, и невольно смотрю на пистолет в его руке.
Он прослеживает мой взгляд
— Прости, Аська, — выдыхает, пряча пистолет за спину, и вдруг крепко прижимает меня к себе. — Как же я рад, что нашел тебя.
Отстраняет меня, ловя мой взгляд, и улыбается так искренне, как улыбался только в детстве. И у меня все внутри сжимается. Провожу ладошкой по его бритому черепу. Как же ты умудрился стать такой сволочью, мой сводный брат? И вопрос сам рвется с языка, но я вовремя осекаюсь, мысленно дав себе ощутимого пинка.
— Как ты меня нашел? — все же выдавливаю из себя слова, хотя зуб на зуб не попадает. Меня знобит и я не понимаю: то ли от холода, то ли от необъяснимого страха. Мне незачем бояться брата, ведь он никогда не причинял мне боли. Но тогда почему боюсь?
— Мне позвонили, но это неважно, — он встряхивает головой, прижимает ладони к вискам, ненадолго прикрывает глаза, словно пытается собрать в кучу мысли.
— А что важно? — спрашиваю осторожно, придвигаясь ближе и опуская ноги на пол. Я до сих пор не знаю, где нахожусь. До сих пор не глянула на обстановку, даже на чем сижу – не видела. Я смотрю только на брата, напряженного и сосредоточенного. На висках вены выступили, желваки по скулам заходили, а пальцы сжались с такой силой, что мне кажется, еще немного и он разломит свой череп к чертям. Я мягко обхватываю его запястья. — Что важно, Вадька?
— Я не виноват, — шепчет с таким яростным отчаянием, что меня отшатывает от силы, что сейчас исходит от него. — Не виноват, — повторяет, распахнув глаза, и как выброшенный на произвол судьбы щенок прижимается к моей руке.
Сглатываю, боясь этой невинной ласки. Потому что я целую жизнь не видела своего брата таким…беззащитным.
— В чем не виноват? — как канатоходец, балансирующий над пропастью.
— Не виноват, Аська, — повторяет он снова и снова.
А после выдыхает рвано и резко поднимается на ноги. Тянет меня на себя, заставляя встать. Но ноги будто отнялись, и мне приходится постоять, держась за его плечи, чтобы ощутить почву под подошвами кроссовок.
— Пойдем, мелкая, я выведу тебя отсюда, — и за руку берет, переплетая наши пальцы. А в другой снова держит пистолет.
Я же вспоминаю, как вот так же он выводил меня из старых катакомб, где я хотела спрятаться от мачехи и где в итоге заблудилась. Уже потом я узнала, что просидела в катакомбах без нормальной еды почти двое суток – Вадька рассказал. Мне тогда десять было, и я не хотела возвращаться к той мерзкой тетке, которая ненавидела меня, и к отцу, которому было на это плевать. Но брат твердо сказал, что меня больше никто не обидит, и я ему поверила.
А спустя несколько недель подслушала разговор мачехи с отцом, где она убеждала Гурина сдать меня в интернат, потому что я плохо влияю на ее любимого сыночка. Шутка ли, когда она утром проснулась, а над ней Вадька с ножом у самого горла.
— Ты мне так и не ответил, — нарушаю тишину, когда мы продвигаемся по темному коридору. Заодно вытягиваю себя из прошлого.
— Знаешь, там в клинике мне сказали, что у меня нет химической зависимости и что я могу легко отказаться от наркотиков сам, — хмыкает, а я замираю, как вкопанная. То есть как нет зависимости? Смотрю на него во все глаза, когда он с удивлением оборачивается, сбитый с толку моей остановкой. — И у меня получилось, Аська. Я с ней встретился, поговорил и…получилось. Жить захотелось и доказать, что я не виноват.
А я не слышу его, не понимаю. У него получилось победить зависимость, просто с кем-то поговорив? А все те месяцы моего персонального ада – это ничерта не значит? Это…зачем было? И, наверное, Вадька что-то понимает, потому что становится совсем близко, носом утыкается в мою макушку.
— Прости меня, мелкая, — выдыхает с надрывом. — За все прости. Но ты спасла мне жизнь, Аська. Если бы не ты, я бы давно скормил себя своим демонам. И я…я не знаю, чем мне отплатить тебе за все.
Отплатить? Усмехаюсь, старательно удерживая себя в руках, потому что вмазать ему хочется до одури. И сейчас он даже сдачи не даст, ведь знает, что виноват по всем фронтам.
— Просто скажи мне, в чем ты не виноват? — сжимаю руки в кулаки, а после сцепляю в замок на животе.
— Я не…не насиловал Славку и не убивал ту докторшу.
Вздрагиваю как от удара.
— К-какую докторшу? — и боль лезвиями скользит под кожей, ослепительной догадкой пульсирует в висках.
— Ингу Крушинину, — и что-то взрывается в голове, ослепляет на короткий миг. — Она выступала судмедэкспертом в Славкином деле, — говорит Вадька, крепко удерживая меня одной рукой. — И я…я шел поговорить с ней, потому что она одна могла доказать, что я не виноват. Только она, понимаешь? Но когда я пришел, она была уже мертва. А теперь меня ищет ее муж.
— Почему?
— Потому что видел меня там.
Холод ползет по ногам, льдом крошится где-то в солнечном сплетении.
— Как…как ты сбежал из клиники? — спрашиваю совсем не то, что нужно. И Валька явно озадачен этим вопросом. Но если…если на короткий миг представить, что он говорит правду, то его подставили. Тот, кто знал, что он придет к Инге в тот самый день. Что столкнется с Игнатом. Тот, кто знал, что Вадька сбежал из клиники. Все-таки мозг – убойная штука. Даже сейчас, когда мне страшно до одури, работает, как часы, ища объяснения каждому слову брата. Просто потому, что мне очень хочется верить ему.
— Мне помогли, — хмурится он.
Где-то слышится тихий шорох, словно крадется кто-то. Вадька оборачивается в сторону, где должен быть выход, и весь напрягается. Поднимает пистолет и не выпускает меня.
— Кто? — мой шепот кажется оглушительным.
Но ответить Вадька не успевает. Из темноты возникает мощная фигура того, о ком я думала все это время.
— Отойди от нее! — властный голос Тимура эхом отлетает от стен.
Но Вадька не делает никаких попыток подчиниться, лишь шепчет мне в ухо: «прости».