Перекрестки
Шрифт:
Рождественским утром Расс обнаружил на припорошенном снегом крыльце их дома дубовый сундучок размером с младенческий гробик. Гладко оструганные пахучие доски, латунные детали с ручной гравировкой. В сундучке лежала записка. “Расселу в Рождество, надеюсь, ты заполнишь его инструментами. С любовью от Опы”.
Расс прослезился, занес сундучок в дом. А когда отец тем же утром, только позднее, велел ему взять топор и разнести сундучок в щепу, прослезился еще раз.
– Нет, – воспротивился Расс. – Это расточительство. Он кому-нибудь пригодится.
– Ты сделаешь, как я сказал, – отрезал отец. – И я хочу, чтобы ты смотрел в огонь и видел, как он горит.
–
– Не раскается, – ответил отец. – Ни в чем нельзя быть уверенным, но я знаю его мысли лучше, чем ты. Рассел сделает, как я сказал.
– Нет, – повторил Расс.
– Не перечь мне. Неси топор.
Расс надел пальто, взял дедов подарок, точно решился исполнить волю отца, и понес сундучок по улицам Лессер-Хеброна. И не стыдился своего ослушания: он ведь любит деда, а любовь – суть Евангелия. Расс не сомневался, что родители заблуждаются.
Кузня была заперта, из трубы камина в задних комнатах нижнего этажа шел дым. Расс не так опасался гнева отца, как застать деда с блудницей, но Клемент сидел один на маленькой кухне, на плите кипел кофе. Дед стал другим человеком: свежепостриженный, выбритый, с чистыми ногтями. Расс объяснил, что случилось.
– Я смирился с этим, – сказал Клемент. – Я уже потерял твою маму, когда она вышла замуж: значит, так тому и быть. Не более чем требует Писание.
– Она молится за тебя. Она хочет, чтобы ты… раскаялся.
– Я зла на нее не держу. На твоего отца – да, но не на нее. Она ближе к Богу, чем любой из нас. Если бы Эстелла приняла крещение и вышла за меня, твоя мать наверняка приняла бы ее. Но я уже стар, вот-вот одряхлею. И не хочу, чтобы Эстелла за мной ходила. Достаточно и того, что она сейчас со мною.
Имя Эстелла, слова “она со мною”, заключенное в них распутство внушало Рассу отвращение.
– И если Бог меня не простит, – продолжал Клемент, – так тому и быть. Но кто сказал, будто твой отец знает, что Бог простит, а что нет? Мы с Эстеллой ездили в Доббсвилл, в лютеранскую церковь. Там хорошие люди, прекрасные христиане – говорят, существует множество способов снять шкуру с кошки. Кошек я, конечно, не свежевал, а вот енота доводилось. И пословица права: способы бывают разные.
Оставив красивый сундучок в безопасности у Клемента, Расс вернулся домой и признался матери в содеянном. Она поцеловала и простила его, а вот отец так и не простил, ведь Расс ослушался его воли. А когда Расс уехал в Аризону и на собственном опыте убедился, что способов и правда масса, то написал о своем открытии только деду.
Лагерь альтернативной службы располагался в национальном заповеднике неподалеку от Флагстаффа, на месте бывшего лагеря Гражданского корпуса охраны окружающей среды [47] . Лагерем ведал Американский комитет друзей на службе обществу [48] , но добрую треть сотрудников составляли единоверцы Расса. Несколько месяцев он копал землю, красил столы для пикника, сажал деревья, и наконец директор лагеря спросил, умеет ли он печатать на машинке. Рассу было всего двадцать, но в лагере он был одним из старших, вдобавок отучился пять семестров в колледже. Директор, Джордж Джинчи, поставил для него в приемной своего кабинета ремингтон высотой в добрый фут, с пожелтевшими до оттенка заварного крема клавишами. Джинчи был квакером, родом из Пенсильвании, а еще он долго работал начальником отряда бойскаутов и тренером футбольной команды в колледже. В лагере был горнист, который утром играл подъем, а вечером отбой, повар, которого звали “интендантом”, и вот теперь появился адъютант – Расс. В военной службе Джинчи
47
Гражданский корпус охраны окружающей среды – программа государственного трудоустройства безработных в рамках “Нового курса” Ф. Д. Рузвельта. Действовала в 1933–1942 гг., была направлена преимущественно на сохранение природных ресурсов.
48
Американский комитет друзей на службе обществу – организация, аффилированная с религиозным обществом друзей (квакеров), работает во благо мира и социальной справедливости – как в США, так и в других странах.
Однажды весной 1945 года утренняя заря осветила пыльный черный дряхлый пикап, припаркованный возле штаба. В пикапе, молчаливые и прямые, сидели четверо индейцев навахо в черных фетровых шляпах – они ждали у штаба с ночи. Это были старейшины из Туба-Сити, и они приехали к директору с просьбой. Джордж Джинчи поприветствовал их, повернулся к Рассу и, округлив глаза, попросил принести кофе. Вернувшись с кофейником, Расс обнаружил, что трое мужчин стоят у стены, скрестив руки, а четвертый изучает висящую в углу обрамленную топографическую карту; все четверо молчали.
Расс впервые видел индейцев, а житейского опыта у него было так немного, что он не сразу опознал в охватившем его чувстве любовь. Он решил, что растрогался, глядя в старческие лица навахо. Однако же если бы его попросили описать их вождя, у которого на шее, под курткой с овчинным воротником, окостеневшим от грязи, висел галстук-шнурок с бирюзовым зажимом, Расс назвал бы его “красивым”.
– Чем могу помочь, джентльмены? – неловко спросил Джинчи.
Один из индейцев пробормотал что-то на незнакомом языке. Вождь обратился к Джинчи:
– Что вы здесь делаете?
– Ну, у нас лагерь для тех, кто по религиозным соображениям отказался от военной службы.
– Да. Что вы делаете?
– Что именно? Всё понемногу. Облагораживаем лес.
Навахо, похоже, удивились. Усмехнулись, переглянулись. Вождь кивнул на сосны за окном и сказал:
– Это же просто лес.
– Край, от которого много пользы, – сказал Джинчи. – Кажется, это девиз Лесной службы. Тут вам и заготовка древесины, и охота, и рыбалка, и охрана водных ресурсов. Мы совершенствуем основание для этого всего. Я так думаю, у кого-то просто нашлись нужные знакомые в Вашингтоне.
Повисло молчание. Расс протянул чашку кофе вождю, у которого на большом пальце было широкое серебряное кольцо, и спросил, положить ли ему сахару.
– Да. Пять ложек.
Когда Расс вернулся из приемной, вождь объяснял Джинчи, чего хочет. Федеральное правительство через своих агентов довело навахо до нищеты, наложив строгие ограничения на поголовье скота, овец, лошадей, вдобавок в земельных спорах несправедливо вставало на сторону хопи. Теперь страна ведет войну, на которую навахо отправляют своих юношей, а дела в резервации плохи – плодородные почвы страдают от эрозии, оставшийся скот не может попасть на хорошие пастбища, поскольку те огорожены, для ремонта не хватает рук.
– Война всем в тягость, – согласился Джинчи.
– Вы федеральное правительство. У вас сильные мужчины, которые не воюют. Зачем помогать лесу, который не нуждается в помощи?
– Я сочувствую вам, но вообще-то мы не федеральное правительство.
– Пришлите нам пятьдесят человек. Вы будете их кормить, мы предоставим кров.
– Да, но… У нас тут свой распорядок, переклички и так далее. Если я отправлю людей в вашу резервацию, они убудут из моей резервации – понимаете, о чем я?