Перекрестный галоп
Шрифт:
Я повернулся и включил ночник. Будильник показывал половину третьего ночи.
Да уж, наверное, я наделал немало шума, раз мать проснулась и пришла сюда из своей спальни. Если, конечно, спала, а не лежала без сна в тягостных раздумьях о том, как выпутаться из неприятностей.
Я уселся на край кровати, надо бы отлить, но это не так-то просто. Туалет с ванной находился в конце коридора, слишком далеко, чтоб использовать шаг «пятка — носок» или просто допрыгать на одной ноге.
Я пожалел, что не прихватил из госпиталя
Вместо этого пришлось снова затевать эту муторную процедуру: прикреплять протез к культе — и все ради того, чтоб сходить в сортир. Как же я истосковался по дням, когда мог быстро вскочить с постели и бежать пятимильный кросс перед завтраком или же вылетать на вертолете в новую атаку на талибов.
Раз или два я делал это в полусне, резко вскакивал с кровати, забыв, что стал одноногим. Но вспоминал тотчас же, как только падал на пол. Один раз доигрался до того, что открылась рана на культе и одновременно я сильно расшиб голову о больничную тумбочку. Врач был не в восторге.
И вот я без всяких приключений добрался до ванной комнаты, где и облегчился. Поднял голову, поймал свое отражение в зеркале над раковиной.
— Чего ты хочешь от жизни? — спросил я свое отражение.
— Не знаю, — последовал ответ.
Но в глубине души я знал, чего хочу. И понимал, что никогда не получу этого. Летать на аэроплане, пусть даже на «Спигфайере», с двумя металлическими протезами вместо ног — это совсем не то, что командовать взводом пехотинцев. Да само слово «пехота» подразумевает солдата с ногами. Наверное, можно попросить, чтоб меня перевели в танковый полк, но даже танкисты становятся порой пехотинцами — когда теряют свой танк. И я не смогу им сказать: «Пардон, ребята, нельзя ли продолжить атаку без меня?», сидя на земле с протезом вместо ноги в ожидании, когда кто-то подвезет. Разве можно?..
Но по каким причинам мне так нравилось командовать взводом пехотинцев? И где я смогу найти замену этому занятию?
Я вернулся к себе и лег в постель, оставив протез стоять возле стены, точно часовой.
Сон не шел.
Пожалуй, впервые за все время после ранения я увидел свое будущее в истинном свете. И мне страшно не понравилось то, что я увидел.
«Почему именно я? — задал я все тот же вопрос. — Почему ранили меня, а не кого-то другого?»
Да, я ненавидел талибов, ненавидел жизнь в целом и свою судьбу, которая столь сурово обошлась со мной. Но более всего я ненавидел самого себя.
Почему я допустил, чтоб такое произошло? Почему? Почему?..
И что мне теперь делать?
Почему я?..
Я еще долго лежал без сна, безуспешно пытаясь найти ответы на эти вопросы. Ответов на них не было и быть не могло.
Утром я сразу приступил к делу — идентификации шантажиста, возвращению документов и денег матери, улаживанию проблем с налоговиками.
Родерик Уорд, бухгалтер. Он был архитектором этого несчастья, так что первая и главная цель — обнаружить местонахождение этого человека, и неважно, жив он или мертв. Откуда он взялся? Был ли квалифицированным специалистом или же это тоже ложь? Были ли у него сообщники или он работал в одиночку? Слишком много вопросов.
По телефону в гостиной я позвонил Изабелле Уоррен.
— О, привет, — сказала она. — Так мы опять разговариваем?
— Почему нет? — спросил я.
— Причин нет, — ответила она. — Просто показалось, ты был разочарован.
Был, но если перестать говорить с людьми, которые меня разочаровали, говорить скоро будет и вовсе не с кем.
— Что сегодня делаешь? — спросил я ее.
— Ничего особенного, — ответила она. — Как обычно.
Раздражение в голосе или мне показалось?
— Как насчет того, чтобы немного мне помочь?
— Без бонусных выплат?
— Без, — ответил я. — Обещаю. Ни разу больше об этом не заикнусь.
— Ничего не имею против твоей просьбы, — рассмеялась она. — Если ты, конечно, не обидишься, получив отказ.
«Уж лучше б не спрашивал», — подумал я, поскольку очень не любил отказы.
— Сможешь заехать за мной в десять? — спросил я.
— А я-то думала, ты больше никогда не позволишь мне вести машину, — со смехом заметила она.
— Придется рискнуть, — сказал я. — Мне надо съездить в Ньюбери, а там всегда проблемы с парковкой.
— Но разве ты не имеешь права парковаться где угодно? — вставила она. — С этой твоей ногой?
— Я не подавал прошения о признании меня инвалидом, — ответил я. — И не намереваюсь. Во всяком случае, в обозримом будущем.
— О чем ты?
— Я хочу жить, как все остальные нормальные люди, — сказал я. — Не желаю, чтоб мне приклеили этот ярлык, «инвалид».
— Но если на машине синий знак, парковаться гораздо проще. Почти везде разрешено, даже на двойных желтых линиях.
— Неважно, — ответил я. — Сегодня синего знака у меня нет, и мне нужен водитель. Так ты заедешь?
— Непременно, — ответила она. — Буду ровно в десять.
Я пошел на кухню, как раз в это время вернулась из конюшен мать, вошла через заднюю дверь.
— Доброе утро, — сказал я, вкладывая в приветствие максимум дружелюбия.
— И чего в нем доброго? — ответила она.
— Ну, хотя бы то, что мы с тобой живы, — ответил я.
Она ответила взглядом, заставившим усомниться, действительно ли она жива этим утром. Неужели задумала покончить с собой?
— Мы решим эту проблему, — постарался заверить ее я. — Начало положено, ты призналась мне во всем, хоть это было непросто.
— Но ведь у меня не было выбора, так или нет? — огрызнулась она. — Ты обыскивал мой кабинет.