Перекресток пяти теней

Кузнецова Светлана Владимировна

— Встань и отвечай! — большего не требовалось.

Некр повторил четырежды, прежде чем почувствовал отклик. Далеко же ушла девица по темной дороге, если до ее тела достучаться удалось отнюдь не с первого раза. Дрогнула серая кисть, ледяной ветер ударил со спины, развив волосы, где-то вдали глухо каркнул ворон, а затем девица или, вернее, оболочка, оставшаяся после ухода души, легко села на столе и спрыгнула на пол. Движения — слишком пружинистые. Люди так не умеют. Впрочем, тела без души — тоже, если, конечно, их не накачали силой, превратив в ту еще ходячую бомбу. Мину замедленного действия, которую Некр собственноручно активировал. Глаза, должные оставаться пустыми, вспыхнули мертвенно-зеленым

огнем. Совсем как гнилушки в темноте, да только морг по-прежнему оставался царством искусственного света.

Он ощутил, как напрягся Дерк, но, разумеется, не проронил ни слова. Ассистент не допускал глупых ошибок, а Некр, с кем бы ни повстречался, оставался защищенным двумя кругами. Во внешнем, созданном его собственной кровью, он находился вместе с потусторонней тварью. В другом, нанесенном Дерком, — в одиночестве. Ничего страшного по сути не произошло и не произойдет: ей не выбраться, не дотянуться до него и не сбежать. Разве лишь вместо девчонки встало умертвие не из приятных и, скорее всего, ему не подвластное. А так — все штатно, значит, можно и побеседовать.

Он заговорил так, словно ничего не заметил, а если и заметил, не понял. Вряд ли колдун ждал, что убитую станет допрашивать сам глава Гильдии при поддержке заместителей. Скорее, он рассчитывал на обыкновенного некроманта, а то и подмастерья. Так и было бы, не окажись в парке именно Дари.

К вставшей он обратился с невинным, обычным вопросом, во все времена и всеми некромантами задаваемым трупам, умершим от чьей-либо руки:

— Кто убил тебя?

Взгляд изменился, на мгновение став обычным. Губы приоткрылись — так ей казалось привычнее отвечать — но не двигались. Поднятые тела не дышат, а потому и артикуляция им ни к чему.

— Мужчина.

«Уже немало. Значит, все же колдун, не колдунья и не ведьма. И не ведьмак — напомнил себе Некр, — представителей этого племени и так-то днем с огнем не сыщешь. Жить они предпочитают в тайге: со зверями да птицами, с которыми находят общий язык гораздо лучше нежели с людьми или сверхами. Пусть там и остаются».

— Опиши его, — еще один обычный вопрос.

И тут зелень во взгляде вспыхнула ярче, едва не прожигая.

— С какой такой стати?! — голос в сущности не изменился, но стал писклявей и истеричней, неприятно проехав по ушам на высоких нотах, заставив поморщиться и одновременно порадоваться тому, что не предрасположен к мигреням.

Словно почувствовав его состояние, тварь заорала на ультравысоких частотах, чего Некр терпеть не мог.

«Спокойней, — призвал он к порядку себя самого, — можно подумать, я никогда не слышал женских воплей. Слышал, причем женщины были… в разных возрастах и качествах».

— Видимо с той, что ты мертва, — ответил он равнодушно, приготовившись к неминуемой реакции. Все поднятые, узнав новость о собственной не жизни, что-нибудь да отмачивали: обвиняли во лжи, кидались на сообщившего, выли, заливались несуществующими слезами, проклинали и смеялись. Если подумать, подобное даже удавалось понять: в сущности, их ставили перед самим фактом смерти и ее неизбежности в самом скором будущем, снова заставляя проходить путь, в конце которого ожидает небытие. В юности Некр много размышлял об этом, даже мучился угрызениями совести и совершал тем самым ошибку, свойственную многим молодым некромантам: сам себя загонял в моральную ловушку. Правда же заключалась в том, что чувствовать, осознавать, реагировать на собеседника способна только душа, а мертвое тело — лишь оболочка, сохраняющая память об этих самых чувствах и мыслях, очень талантливый, но имитатор. И думать, анализировать, принимать решения оболочки не умели тоже. Свобода выбора есть только у душ и разумных сущностей.

Поднятая пожала плечами и произнесла:

—

Подумаешь.

А затем ударила. Тем самым потоком силы, от которой спасались помощники, сидя на кушетке. Потому он никого не задел.

— Думаешь, напугал меня?! — заорала она. — Хрена лысого тебе в штаны!

«Надо же, как у нас будущие педагоги выражаются», — отметил Некр, сделав зарубку на памяти проверить, из какой Тмутаракани она добралась до столицы.

— Ты думаешь, я в обиде что ли? Как раз нет! Кем бы я стала, получив диплом? Училкой в школе? Чтобы ненавидели и дети, и родители, и коллеги: косо смотрели, следили, как бы не ту фоточку в инстаграмчике не выложила или в фейсбучике чего неправильно не написала? А потом бы они визжали, брызгая слюной, и смаковали, какая аморальная непатриотичная дрянь учит их детей? Ненавижу!

«Человек — как он есть, — отметил про себя Некр: — Сам избрал такую жизнь и судьбу, сам же и страдает».

— А на что я могла бы поступить в Москве?! — почувствовав направление его мыслей, возопила она.

«Кстати, нехарактерная для обычного поднятого особенность», — отметил Некр как бы между делом и прищурился: с той же скоростью, с которой росла озлобленность и агрессивность убитой, разгорался след от несуществующего браслета — не только вещи-указателя и компаса для колдуна, а проводника силы (теперь это стало явным). Искусным оказался этот колдун, ничего не скажешь. Впрочем, встающие на темный путь иными и не бывают. Свет приманивает слабаков: во тьме подобные не выживают.

— Это отстой, а не жизнь! — орала поднятая. — Квартиру не снять, нормальной работы нет, забеременеть вовремя не получилось, захомутать доцента не вышло, парней на потоке раз-два и обчелся! Но я предлагала одному. Долго себя предлагала. А у него маман строгая: я, видишь ли, без прописки и ее сынуля мне только для того и надобен, чтобы в квартирке обосноваться. А если и так? Что ж в том плохого-то? Все так живут!

Некр снова поморщился. Не любил он тех, кто предпочитал жить за чужой счет. Девица же была именно такая, причем ничего зазорного в паразитическом образе существования не видела и сильно обижалась, — на других, оказавшихся умнее, судьбу, не так вставшие звезды, иные обстоятельства, только не на себя — терпя неудачу за неудачей. Встреться они раньше, Некр придумал бы, как ее осадить и научить уму-разуму. Все так живут, значит? Он мог бы ей возразить, да только теперь уже бесполезно. Покойники не меняются в отличие от живых.

— А сейчас лучше? — спросил он равнодушно.

— Лучше! — воскликнула поднятая. — Ты и представить не в состоянии, какому замечательному человеку я помогла! Теперь он… всем вам покажет!

— Где раки зимуют?

— В гробу!

Некр хмыкнул.

— А всем — это кому? — устало спросил он, стараясь ничем не выдать собственной заинтересованности и брезгливого отношения.

— Нелюдям проклятым! Думаешь, он мне не рассказал? Все поведал. Все! И о том, что на людях кормитесь, и что именно из-за вас в Москве прописку ввели и даже после развала совка — регистрацию. Чтобы к вам никто не лез, а вы здесь королями ходили… в четырехкомнатных квартирах!

— В особняках. Бери выше, — заметил Некр. Тварь снова начало клонить в сторону бытовых тем. Оно и нестранно: последние мысли уходящей души — самые яркие. Остается лишь посочувствовать: у молодой и привлекательной девушки все мысли крутились лишь о том, как бы остаться в столице и выгодно выскочить замуж. Возможно, правы некоторые сверхи, посмеивающиеся по поводу излишнего романтизма, свойственного главе Гильдии, но Некр искренне полагал, что юность нужна для мечтаний при луне и совершения прекрасных безумств. Как говорится: наворотил, потом всю жизнь расхлебываешь, зато есть, чего вспомнить.