Перекресток Теней

Гельман Юрий

– А как считают ваши соратники?
– отделившись от группы священников, осторожно спросил епископ Альбанский.

– Спросите у них сами, - ответил Жак де Моле, гордо подняв голову.
– Больше я вам ничего не скажу.

Но не успел глава следственной комиссии повернуться к остальным заключенным, как Жоффруа де Шарне, командор Нормандии и брат дофина Оверенского, встал рядом с Великим магистром. В лязге цепей руки двух узников сжались в сильном мужском пожатии.

– Как! И вы, сеньор?
– воскликнул епископ.
– Разве вы не знаете, что король

собирался через некоторое время смягчить ваше наказание?

– Знаю! Но в сравнении с милостью короля мне дороже честь!

– А что же вы, господа?
– Епископ Альбанский повернулся к двум оставшимся фигурам.

Жоффруа де Гонневиль и Гуго де Перо оставались на месте, молча опустив головы.

– Перед лицом Святой Церкви, перед всем народом Франции вы признаете свою вину?
– прямо спросил епископ.

Бывшие рыцари даже не пошевелились.

– Молчание мы расцениваем, как согласие, - удовлетворенно сказал священник.

– Вот истинно верное решение!
– воскликнул Гильом де Бофе.

Толпа зашумела еще больше. Священники, тронутые речью Великого магистра и поступком его друга, наскоро перебросились несколькими фразами. Им не хотелось решать судьбу повторно отрекшихся от своих показаний рыцарей именно сейчас. Наступило некоторое замешательство. Подозвав к себе парижского прево, епископ Альбанский дал ему четкие указания: поместить Жака де Моле и Жоффруа де Шарне под стражу до следующего дня.

– Завтра мы обстоятельней рассмотрим дело этих двух глупцов и примем окончательное решение на их счет, - добавил он громко, чтобы его слышали не только рядом, но и в толпе.
– А на сегодня все кончено.

Священники гуськом начали спускаться с помоста. Тем временем начальник королевской стражи зычным голосом приказал собравшимся на площади расходиться, и солдаты принялись дружно расталкивать горожан. Люди отступали неохотно, каждому хотелось обсудить с ближним увиденное. Кое-где завязались потасовки. Крики и ругань раздавались в толпе. Прибытие процессии на площадь полчаса назад выглядело значительным и помпезным, удаление ее превратилось в хаос. Верховые сновали между людей, опрокидывая многих наземь, рассыпая направо и налево удары плетьми. Люди кричали от гнева и боли, лошади хрипели и ржали. Повозки разворачивались, наталкиваясь друг на друга и создавая заторы.

И вдруг в толпу на горячем коне врезался неизвестный всадник. На нем был красный табар - короткий плащ, расшитый серебряной нитью, надетый поверх пурпуана из вишневого бархата. Он проложил себе дорогу к опустевшему помосту, проворно поднялся над бурлящим морем парижан и поднял руку. Его заметили, и постепенно вокруг всё стихло. Люди узнали в этом человеке королевского герольда.

Епископы еще не успели взобраться в свои повозки, и теперь стояли внизу, напряженно ожидая объявления. Так же замерли четверо узников, исподлобья наблюдая за происходящим.

Герольд, наслаждаясь произведенным впечатлением, дождался тишины и громогласным голосом произнес:

– Его Величество король Франции Филипп, которому доложили о случившемся здесь, высочайше

повелевает двух рыцарей тамплиеров, а именно Жака де Моле и Жоффруа де Шарне, как еретиков, признавшихся в злодеяниях, но отрекшихся от своих показаний, казнить путем предания огню! Приговор Его Величества окончательный и обжалованию уполномоченными папы не подлежит. Исполнить приговор приказано сего же дня, восемнадцатого марта!
– Он обвел взглядом притихших людей, достал из-за пазухи свернутый лист, скрепленный печатью, потом обратился к епископу Альбанскому: - Вот королевский указ, ваше преосвященство, извольте взглянуть.

Ошарашенный епископ развернул пергамент, медленно, стараясь не пропустить ни одного слова, прочитал написанное торопливым почерком. Потом поднял глаза, переглянулся с другими священниками.

– Каким образом указ издан так быстро? Мы даже не успели разойтись...

– Мне только приказано немедленно доставить, ваше преосвященство, - ответил герольд.

– Он сошел с ума...
– пробормотал Гильом де Бофе.
– Возвести на костер крестного отца своей дочери!..

– На всё воля божья!
– сухо ответил епископ Альбанский.

...Тем же вечером на небольшом пятачке у оконечности острова Сите, ниже Королевских садов, напротив набережной Августинцев наспех был установлен эшафот. Двух приговоренных к смерти рыцарей храма привели к нему по-прежнему закованными в цепи.

Последний раз прошел по Парижу Великий магистр Ордена тамплиеров - босой, в колпаке из желтой льняной ткани, на котором были изображены черти и языки пламени. Еще так недавно благородного воина сопровождали слуги и оруженосцы, а теперь впереди него с торжественной медлительностью, рвущей душу, шли около сотни угольщиков с тюками соломы и вязанками хвороста для костра и двенадцать священников в белых облачениях. Замыкали шествие доминиканцы в черных сутанах и капюшонах, закрывающих лица.

Небо над городом было темным и беззвездным, лишь чадящие свечи многочисленных факелов разрывали зловещую мглу над страшным местом казни.

Народу собралось столько, что казалось, еще немного - и островок под тяжестью толпы погрузится в Сену. По головам людей метались отсветы огня, то и дело выхватывая из полумрака удивленные и скорбные лица.

Проявляя неожиданное сочувствие, солдаты королевской стражи помогли двум рыцарям сойти с повозок и, поддерживая их под локти, взвели на эшафот. Находившиеся тут же священники, мимо которых провели Жака де Моле и Жоффруа де Шарне, торопливо накладывали на них крестное знамение, шепча молитвы.

Оба приговоренных к смерти шли с опущенными головами, но ступали твердо, были спокойны и мужественны. Взойдя на помост, оба выпрямились и оглядели несметную толпу народа, собравшегося вокруг. Из мрака наступившего вечера на рыцарей смотрели тысячи пар глаз.

Увидев, что костер готов, Великий магистр сказал:

– Снимите цепи, я разденусь сам!

К нему тут же подступили двое солдат. От волнения они перепутали ключи и не сразу отперли замки, скреплявшие путы на ногах и руках узника.