Перелетные птицы
Шрифт:
Тут Эсфирь наклонилась к Ивану Шляпину.
— Мне нужна бумага для листовок. Текст я могу написать на миллиметровке, но, чтобы напечатать, нужен новый запас.
— Я не смогу достать бумагу, — ответил Иван. — Мой канал оборвался. Хозяин начал что-то подозревать, и я не могу рисковать.
— Что ж, тогда придется самой раздобыть. Это будет не слишком трудно.
— Вы хотите сказать, что достанете бумагу нелегальным способом? — изумилась Надя.
Эсфирь посмотрела ей прямо в глаза.
— Слишком уж ты воспитанная, Надя. Мы хотим сказать, что,
— Но ведь вас могут поймать и посадить в тюрьму, как обычного вора!
— Меня не поймают, — отрубила Эсфирь холодным, уверенным голосом. — У меня богатый опыт. Вижу, тебя это изумляет. Вот что я тебе скажу. Мои родители всю жизнь прожили честно и ни разу копейки чужой не взяли. Меня они воспитывали так же. Я не стану рассказывать, что случилось с ними и со мной. Честность тебя ни спасет, ни защитит, поэтому, чтобы выжить, приходится приспосабливаться.
Надя внимательно посмотрела на нее. Она поняла — с этой девушкой должно было случиться что-то по-настоящему страшное, чтобы она стала так относиться к жизни. В ее глазах горел странный огонь, который словно был готов в любую секунду обернуться яростной вспышкой и, казалось, завораживал Сергея. Надя ласково посмотрела на брата. Его песочные волосы были тщательно причесаны, и свежая стрижка обнажила родинку у правого уха. Лишь несколько волосков непокорно торчали у него на макушке — так было всегда, как он ни старался их приглаживать. Наде вдруг захотелось обнять брата и прижать к себе покрепче. Лицо его было обращено к Эсфири. Он слушал и смотрел на девушку гак, словно, кроме нее, в ту минуту больше никого не существовало.
Когда пришло время уходить, Яков так напился, что уткнулся головой в стол и не захотел вставать. Братья Шляпины подняли его и подтащили к двери, Сергей же с готовностью вызвался отвести домой Эсфирь. Его возбуждение вновь не укрылось от Нади. Вадим, увидев, каким взглядом она смотрит на брата, улыбнулся и кивнул.
— Пойдем, Надя. Я провожу тебя домой.
На улице влажный туман ноябрьской ночи тонкой вуалью накрыл снег. Под их ботинками скрипел голубоватый ковер, и какое-то время никто не говорил. Выйдя из теплого помещения на морозный воздух, они зябко поеживались и хлопали локтями по бокам.
— А почему братья Шляпины не служат в армии? — наконец сказала Надя.
— У Ивана лейкемия, и доктора говорят, что он долго не протянет. Федор считается единственным трудоспособным членом семьи и поэтому освобожден от службы.
— Хотела бы я знать, кто такая эта Эсфирь Фишер, — скорее подумала вслух, чем спросила Надя. — Есть в ней нечто трагическое. С ней что-то случилось, из-за чего она стала такой. Наверное, ее семья стала жертвой погрома или еще какая-то беда стряслась с ними. Такая красивая и такая замкнутая девушка!
— Не знаю, Надя, но, судя по тому, как она разговаривает, наверняка что-то было. Хотя мы живем в такое время, когда каждый из нас может сказать, что пережил трагедию.
В голосе Вадима была слышна спокойная грусть,
— Ты прав. Столько людей пережили в своей жизни потерю! А ты? Ты, наверное, до сих пор горюешь о матери?
— Да. Мы были близки. Понимаешь, мы с ней приехали в Петроград после того, как отец умер от туберкулеза. Он работал учителем в Новгороде, где я родился. Здесь мать нашла работу в книжном магазине, а я, пока учился на юридическом, подрабатывал тем, что давал студентам частные уроки английского.
— Английского? Почему английского, а не французского?
— Французский — язык света, и нужен он только аристократам для общения в салонах.
Впервые Надя заметила нотку горечи в его голосе.
— Ты выучил английский специально, наперекор условностям, или были другие причины? — спросила она, не поворачивая головы.
Он ответил сразу:
— Борьба с условностями ничего не даст. Я выбрал этот язык по практическим соображениям. Мой отец однажды очень дальновидно предсказал, что именно английский, а не французский, в будущем станет международным языком, и я посчитал, что для юриста полезнее знать его.
— Тогда и я хочу его выучить.
Вадим взял ее за локоть.
— Я с радостью возьмусь за твое обучение — будет повод почаще тебя видеть.
Его признание обезоружило Надю.
— Может быть, начнем первый урок прямо сейчас? — лукаво произнесла она.
— Ты просишь начать урок посреди зимней ночи, когда холод такой, что язык замерзает? Изволь, начнем. Только чур не жаловаться, потому что я не отпущу тебя домой до тех пор, пока ты не научишься правильно произносить первые слова.
— Это будет нетрудно, — ответила Надя. — Французский мне дался легко.
Вадим остановился и развернул ее за плечи лицом к себе.
Пар их дыхания соединился, и Надя почувствовала, что к щекам подступает кровь. В тусклом свете уличного фонаря глаза Вадима блеснули.
— Берегись, Надя, я строгий учитель.
— А я не боюсь! Скажи что-нибудь по-английски.
— Готова? Повторяй за мной: «Thank you».
Надя подозрительно нахмурилась.
— Сначала скажи, что это значит.
— Ого! Осторожная барышня! Мне это нравится. Не волнуйся, я просто хочу научить тебя, как благодарить по-английски. Итак, говори: «Thank you».
Проследив за движением его губ, Надя произнесла:
— Сэнк ю.
Вадим рассмеялся.
— Я так и знал! Так и знал!
Смех его был до того заразительным, что Надя сама не выдержала и засмеялась, не понимая причины его веселья.
— Что смешного?
— Извини, я не над тобой смеюсь. Английская грамматика по сравнению с русской совсем несложная. Вот представь, прилагательные не имеют окончаний мужского и женского рода, а у существительных всего два падежа. Но написание и произношение — совсем другое дело, и в этом главная закавыка. Для нас особенно сложен звук «th», поэтому я и ожидал, что ты скажешь не «thank», а «сэнк». Это, конечно, была дешевая уловка с моей стороны, но ты меня не разочаровала.