Перелетные птицы

Брук-Шеферд Гордон

Семья его не удерживала: коллеги заметили, что ещё в Вене, в самом начале семейной жизни, дела в семье у него шли негладко. Он имел представление о западном образе жизни, читал американские газеты и книги, так что был знаком с американским менталитетом. Неприятие коммунизма было в нем в определенной степени. Но подтолкнуло его к побегу желание учинить скандал и повлиять таким образом на образ мыслей в правительствах. Так что побег был скорее импульсом эксгибиционизма, чем проявлением идеологии.

Надо различать содержание принесенного им багажа. С одной стороны это информация офицера разведки, а с другой - его космические идеи о переустройстве послевоенного мира, которые были изложены в его одной единственной публикации. То, что он рассказал о своем

пребывании в Финляндии, на своем последнем посту, было разочаровывающе ничтожно. Он указал лишь советского агента в представительстве Британского совета в Хельсинки, женщину по имени Эльза Май Эванс. Это было важно, но незначительно. Но Голицын пошел дальше. Он стал называть высокопоставленных финнов советскими "агентами влияния". Пожалуй, за единственным исключением - и это было не секретом для Запада - его список оказался весьма сомнительным. Он, например, включал в себя самого главу финского государства президента Кекконена. Тогда считалась, что Кекконен был хорошим финном и использовал русских больше, чем они использовали его в своих целях. В глазах же КГБ он был одним из важнейших контактов.

На натовском фронте Голицын дал несомненно важные зацепки. В Москве перед поездкой в Хельсинки он занимался обработкой информации и, хотя он не знал имен агентов, он знал сами материалы и откуда они шли. Так вышли на одного из главных советских агентов в штаб-квартире НАТО - Жоржа Паке, заместителя начальника французского отдела управления прессы и информации. За Паке в Париже была установлена слежка, и выяснилось, что он регулярно встречается с Владимиром Хреновым, сотрудником советской разведки, замаскированным, как и десятки его коллег, под сотрудника ЮНЕСКО. 10 августа 1962 года Паке был арестован (с документами в портфеле) и признался, что работал на КГБ с начала 50-х годов. Среди важнейших документов, которые он передал, был оперативный план англо-французского нападения на Суэц в 1956 году и, в год ареста, последний натовский план отражения молниеносной атаки Советского Союза на Западную Европу.

Сведения Голицына помогли позже разоблачить работавшего в НАТО канадского профессора Хью Хэмблтона, который тоже начал работать на Советский Союз в начале 50-х годов, но того поймали только в 1979 году. Канадские власти решили не подвергать его суду за сотрудничество с ними на том основании, что он выдавал не канадские, а натовские секреты. Но он имел глупость выехать в июне 1982 года в Британию, где его арестовали и отдали под суд за нарушение британского закона об охране государственных секретов (родился он в Оттаве, но его отец был британским подданным, и потому Хэмблтон имел двойное гражданство и двойную ответственность перед законом). 6 декабря того же года этот самый дружелюбный и эксцентричный шпион, которому тогда было 60 лет, начал отбывать 10-летнее заключение.

Вне сферы НАТО его сведения были несущественными. Главная трудность состояла в том, что, как обнаружили люди, допрашивавшие его, он более десяти лет упорно отказывался говорить по-русски. Его паранойя, что КГБ внедрилось во все звенья западных разведок, была настолько ярковыраженной, что он подозревал сотрудников ЦРУ или Ми6, говоривших по-русски, в том, что они работают на КГБ. Так что он говорил на ломанном английском, который знал со школы, и это вело к взаимному непониманию и трате времени. Он часто использовал неправильные английские слова, потому что его словарь был ограниченным или потому что думал на русском языке. В общем, его следователям приходилось многократно прокручивать пленки с записями, чтобы понять, что он хотел сказать. Другим препятствием были его высокое самомнение плюс туманность его сообщений. Он не принес с собой ни одного документа, и этот факт, а также неточность показаний никак не согласовывались с его утверждениями, что он готовился к побегу с 1956 года.

Голицын оказал некоторую помощь в поисках Филби. Он никогда не слышал этой фамилии, но слышал от своего знакомого Кащеева слово "пятерка". Кащеев побыл в лондонской резидентуре в 1953-54 годах,

но его отправили домой, после того как британская полиция поймала его пьяным за рулем. О Бёрджесе и Маклине знали уже давно - это составляло два. Джона Кернкросса уволили из Уайтхолла и позволили уехать в Рим в Организацию ООН по вопросам продовольствия и сельского хозяйства. Это три. Голицын смог только сказать, что один работает на высокой должности в британской разведке - почти то, что говорил несчастный Волков почти двадцать лет до него. Блант, который подходил под это описание, по крайней мере в прошлом, был раскрыт - через другие возможности - в 1964 году. Филби разоблачил себя своим отлетом в Москву в январе 1963 года. И все-таки слова Голицына о "пятерке" помогли усилить подозрения в отношении Филби в 1962 году.

Здесь стоит заметить об одной странности Голицына. Когда он заикнулся в разговоре с сотрудниками ЦРУ о существовании советского агента в британской разведке, его спросили, можно ли это передать британцам. Он ответил: "Да, но на высоком уровне. В нижних я не уверен". Так он рассуждал в 1962 году. Потом он стал петь иначе.

Наводки Голицына помогли раскрыть советское проникновение в адмиралтейство. По его словам, в эту святая святых Уайтхолла было внедрено два советских агента. Один, сравнительно молодой, был завербован в Москве в 1956 году, когда работал в военно-морском атташате, а теперь служит в Лондоне. Появился список из четырех человек, и один из них, Джон Вассал, и оказался тем самым офицером. Но Голицын настаивал, что, судя по характеру поступавшей информации, должен был существовать более старший офицер. Однако поиски и расследования больше ни к чему не привели.

В марте 1963 Голицын, который проявлял всё большее недовольство условиями пребывания в Соединенных Штатах, прибыл в Лондон, где его должны были допросить сотрудники Ми5. Он приехал и разворошил мир высокой политики и разведки. Незадолго до этого умер лидер лейбористов и, следовательно, кандидат в будущие премьер-министры Хью Гейтскелл, умер от редкой в умеренном климате волчанки красной. Этот факт показался Голицыну примечательным, потому что он вспомнил, как один его знакомый в Москве говорил насчет готовящегося устранения "западного лидера". И Голицын решил, что речь шла о Гейтскелле. А тот за полтора месяца до смерти посетил советское посольство по поводу визы: он собирался посетить Москву по приглашению Хрущева. В консульском отделе он даже выпил чашку кофе. Голицын сложил один и один и получил пять: Гейтскелла убили русские, чтобы расчистить дорогу Гарольду Вильсону.

Но медицинские аргументы говорили, что, независимо от той чашки кофе для развития такой болезни надо было периодически давать человеку новые дозы, чтобы добиться летального исхода. Но Гейтскелл находился под пристальным вниманием британских медиков.

В мире шла разрядка, департамент "мокрых дел" в КГБ приходил в упадок, и убийство Гейтскелла противоречило обеим этим тенденциям. К тому же в 1962 году, когда, якобы, была совершена эта акция, преемником Гейтскелла считался скорее Джордж Браун, а не Гарольд Вильсон, и замена Гейтскелла на ярого антикоммуниста Брауна отнюдь не могла входить в планы Кремля. Следует при этом заметить, что ни один из последующих советских перебежчиков из мира политики или разведки не принимал всерьез версию убийства Гейтскелла.

К числу дичайших преувеличений относятся утверждения, будто Голицын дал британцам "две тысячи наводок" на советских агентов в Британии. Они ограничивались десятками, и ему не повезло, что Лондон всё это было уже известно. За девять месяцев до бегства Голицына был разоблачен как советский агент сотрудник Ми6 Джордж Блейк. После ареста он во всем признался, а после приговора всё рассказал допрашивавшим его в тюрьме сотрудникам контрразведки, так что его информация покрывала рассказанное Голицыным, разве что информация Голицына была многословнее и цветистее. Некоторые другие "открытия" Голицына оказались не столько цветистыми, сколько неточными.