Перелетные работы
Шрифт:
– Готово, - слабо отозвался дядя Кирша, сидя на полу.
– Лель-ка, ты зачем отодвинула табуретку?
– Я не двигала, - тут же сказала я.
– Ах ты!
– замахнулся на меня дядя Кирша, тяжело поднимаясь.
– Не сметь!
– грозно вступила тетя Груша.
– Ребенок по-шутил!
– и поставила на стол яичницу без желтков.
После завтрака я пошла посмотреть в окно, но уже без бинок-ля. Своды деревьев вздрагивали от ветра. Ветер выворачивал лис-тья так, что они прижимались друг к другу, склеивались и даже иногда переплетались черенками. А когда он наигрался и отлетел,
Под деревьями стояли подростки и кидали в круг, начерченный на земле, перочинные ножи. Они заводили руку за спину и выкиды-вали нож из-за плеча так, чтобы он перевернулся в воздухе и по рукоять вошел в землю. Они кричали и толкались в грудь, потому что некоторые ножи вонзались в землю не полностью, а только кончиком острия. Подростки казались мне высокими, лохматыми, некоторые из них ходили в школьных формах с сумкой через плечо, небрежно сплевывали и ботинком наступали на плевок. Среди них вертелся один шестилетний коротышка. Я слышала однажды, как они называли его Паша-Арбуз. Они допускали его до себя, потому что он очень хорошо кидал ножи. А он вовсю пытался им угодить. Он докуривал их сигареты, караулил их портфели, если они куда-нибудь отходили, а когда они возвращались, он подбегал к краю тротуара и плевал на дорогу прохожим. Некоторые из прохожих ругались, некоторые не замечали. Подростки же в ответ дерзко хохотали и держали на-готове раскрытые перочинные ножи.
Я часто качалась на качелях и видела, как Паша-Арбуз бе-жит к ним и тащит за собой огромные сумки, полные хлебных бато-нов, сигарет и бутылок с пивом. Тетя Груша не раз говорила, что все это он ворует в магазине. И я думала, что она презирает его и смеется над ним, но однажды увидела, как она подала ему булоч-ку с маком и погладила по голове. Он отстранил ее руку, вырвал булочку и побежал, но потом остановился через несколько шагов и печально посмотрел на нее. А тетя Груша сказала: "Кушай, маленький".
– Как ты смела дать ему булочку с маком?
– гневно спросила я, когда она вернулась домой.
– С чего ты взяла?
– удивилась тетя Груша.
– Не отпирайся!
– крикнула я.
– Я смотрела за вами в окно!
– Лелечка, - ласково начала тетя Груша.
– Его же никто никогда не угощал!
– Так ты любишь его, - догадалась я.
– Вот в чем дело!
– А кто же его еще будет любить?
– Никто!
– Так нельзя!
– засмеялась тетя Груша.
– Можно, можно!
Но про себя я удивилась: оказывается, нельзя, чтобы тебя ни
кто никогда не любил.
Я пристально вглядывалась под своды деревьев за окном - и вдруг поняла, что по дороге мимо нашего дома кто-то идет, потому что широкоплечий коротышка Паша-Арбуз выбежал на дорогу и плю-нул. Прохожие (я их еще не видела) длинно заголосили.
– Стыда у тебя нет!
– кричал первый возмущенный голос.
– Неть, совсем неть стыда!
– подхватывал второй размягченный и веселенький голосок.
По привизгиванию я поняла, что к нам в гости идут Натка и Аленка.
Я не ошиблась. Через минуту они уже шли под моим окном. Толстая Натка в длинном черном плаще показывала кулак Паше-Арбузу и подросткам
– Куда ты?
– спросила тетя Груша.
– К нам гости, - сказала я и потянула замок.
– Но мы никого не ждем, - удивился дядя Кирша.
Он сидел на диване и смазывал суставы коричневой мазью.
Вместо ответа я распахнула дверь, и все увидели, что на поро-ге стоят Натка и Аленка.
– У вас обои в коридоре!
– сказала Натка, переступая порог.
– Обои, - кивнула тетя Груша.
– А мне не нравится, - сказала Натка, снимая плащ.
– Под обоями всегда клопы.
И Аленка сняла свой маленький плащик. На ней было серое платьице с деревянной пряжкой на поясе.
Натка была в широкой юбке и широкой кофте. Ее круглое лицо с крупным носом и лохматыми бровями белело в полумраке коридора. Она зачесывала волосы на затылке и сверху шпильками прикалывала накладную шишку. Аленка, притопывая, пробежала по коридору, Натка неторопливо пошла за ней. Дядя Кирша посмотрел ей вслед и сказал нам с тетей Грушей: "Какая женщина!" Мы покивали. Тогда он сложил пальцы щепотью, поднес их к губам и поцеловал.
Натка вошла в нашу осеннюю комнату, и позолота на стенах тут же осыпалась на пол. Осталась вялая желто-серая бумага.
– Белить все надо, белить, - сказала Натка, оглядываясь по сторонам. А потом валиком накат - раз, два!
– от пола до по-толка!
Мы робко вошли следом в нашу маленькую комнатку.
– Зато кухня у нас покрашена, - тихо сказала тетя Груша.
– А это хорошо, - кивнула Натка.
– Это я люблю!
– и грузно села на зеленый диван с серыми полосками.
Диван охнул, принимая ее. Тетя Груша легко присела на краешек, успокоив волнение пружин.
Дядя Кирша встал у окна, скрестил ноги и небрежно облоко-тился на подоконник.
Мы с Аленкой заскучали.
– А давай походим, - предложила я.
– А давай, - тут же согласилась Аленка. Мы несколько раз обошли овальный стол с зеленой скатертью в белых цветах. Сначала мы шли на пятках, пытаясь не ступать на носок, а потом побежали галопчиком.
Дядя Кирша курил, далеко отставляя руку с папиросой. На стене рядом с радио висела семиструнная гитара в переводных картинках.
– Натали, - начал дядя Кирша. И тут же с дивана на него взглянули две пары блестящих внимательных глаз.
– Агриппина...
Натка и тетя Груша неотрывно следили за каждым его движе-нием: как он тонким дрожащим пальцем стряхнул пепел с папиросы, как он устало поменял положение ног и как, наконец, он потерялся под их взглядами.
Их глаза, как две бархатные бабочки - черная траурница, слетевшая на лицо гостьи, и темно-коричневая с бледными краями на лице у тети Груши повсюду преследовали его. В какую бы часть комнаты он ни отступал, они с легкостью его настигали.
Я остановилась, убегая от Аленки, и подумала, что глаза живут отдельно от хозяев. Хозяева так увлечены собой, что за-бывают про глаза, предоставляя им полную свободу, и вспоминают о них только тогда, когда им нужно что-нибудь как следует рассмо-треть.