Переливание сил
Шрифт:
И если жизнь, медицина, моя лень подготовили мне еще операцию, я начинаю все сначала. Но зато, когда все операции уже сделаны, я со спокойной совестью могу пойти из операционной в отделение и буду там смотреть больных, делать перевязки, записывать истории болезни, оформлять документы на выписку, заниматься протоколами разных собраний, проверять исполнение разных взятых на себя и на других обязательств... Я лучше все это сделаю сразу после операции, а то мне потом будет лень: мне лень здесь оставаться долго.
А
Уже давно можно убегать домой — рабочий день кончился, но лень. Я сижу. Я ленив. Я чудовищно ленив.
«Не уверен — не убегай».
1974 г.
ПЕРВАЯ РЕЗЕКЦИЯ
Иду я из больницы ликующий. Кажется, что все на меня смотрят. А если еще не смотрят — посмотрят.
Человек идет такой довольный. Такой радостный. Наверняка смотрят. Должны смотреть.
Сегодня я первый раз сделал резекцию желудка.
Резекция желудка — это узловой пункт. Как сделал эту операцию — ты человек, ты можешь жениться. Но женился я раньше. И два месяца назад у меня дочь родилась. А резекцию желудка сделал только сегодня.
Должен быть закон: если ты хирург, пока не сделаешь резекцию желудка, о потомстве и думать не моги. Иначе как воспитаешь ребенка? Человека-то воспитать — надо быть человеком. И так в каждой специальности. Пока ты не сделал чего-то хорошего, ценного, пока не доказал свое право на продолжение тебе подобных, — нишкни.
Можно подумать, что я после первой резекции уже овладел главным в деле. Ерунда.
Все-таки.
Я еще после операции позвонил домой и сообщил. Дома меня ждал подарок — пепельница.
Я люблю пепельницы.
Вечером я сидел и кидал окурки в новую пепельницу — чугунные сани.
В одиннадцать часов звонит телефон.
— Слушай, ты там после своей резекции назначил пенициллин вливать через трубку в живот?
— Да.
— А трубки нет. Ты точно ее поставил?
— Абсолютно.
— Мне сестра сказала. Я ходила проверять. Трубки нет.
— Трубку оставил. Абсолютно точно.
— Не могла же она уйти внутрь? Ты ее не подшивал?
— Не подшивал.
Могла уйти внутрь. Наверно, лучше было подшить. Наверно, ушла внутрь. Может, она еще под кожей? Еще не ушла в живот? Я ведь длинный конец оставил. Сани. Чугунные сани. «Не в свои сани не садись...»
— Знаешь, я сейчас приеду. Разошьем кожу. Посмотрим. Может, она еще там.
— Чего ты поедешь? Не надо. Экая процедура. Я сама сделаю.
Пожалуй, еще обидится. Решит — не доверяю.
— Ну хорошо. И спроси у девочек в операционной —
Через полчаса я уже звоню.
— Под кожей нет ничего. А сестры одна говорит — все, а другой кажется, что должна быть еще одна. Я их, естественно, обругала, сказала, что, если кажется, пусть перекрестятся, еще какую-то глупость сказала и ушла.
— Ну а рану ты зашила?
— Конечно. Какой ты умный, прямо прелесть. Как я ее могла не зашить?
Утром смотрю больную. Как будто таким осмотром можно узнать, где трубка. Заставил в операционной вновь пересчитать все трубки.
— Вроде все.
А одна сестра говорит:
— По-моему, у нас должна быть одна лишняя трубка.
Вот так промямлит — и все мучаются. А она-то не уверена. И вокруг поселяется всеобщая неуверенность. А потом переходит в такую неприятную уверенность. Ей что-то мерещится. Но может быть и так.
Наркотизаторы говорят, что больная буянила, когда выходила из наркоза. Пыталась повязку сорвать. Может, вытащила трубку сама? А нянечка, наверное, убрала. Никто и не заметил.
Может быть. Но как убедиться? Как же так это получилось? На первой резекции!..
Иду к заведующему отделением. Так, мол, и так.
— Ну что же теперь делать? От этого она сейчас не помрет. Пройдут первые дни, а потом на рентгене посмотрим.
Конечно, оттого, что там маленькая мягкая резиновая трубка лежит, ничего не случится. Ну а мне-то каково!
Я все смотрю, нет ли каких-либо признаков ухудшения?
Седьмой день. Рентген. Два рентгенолога. Наш старый и новый. Новый рентгенолог — моя давняя приятельница. Мы еще в школе вместе учились. Нина ее зовут.
Больную уложили на столе. Погасили свет. Зазеленел в темноте экран. В темной рамке из непрозрачных костей замаячили туманные ажурные тени прозрачных кишок.
— Вот!
Оба рентгенолога уткнули пальцы в одно место. Да я и сам вижу. Лежит, петлей свернувшись.
— Нин, это точно, как ты думаешь?
— Ты сам не видишь?
— А вы снимок будете делать? Или ограничитесь просвечиванием?
— Конечно, снимок сделаем. Надо же зафиксировать это. И потом, не возить же ее каждый раз на рентген всем показывать. А уж будь уверен, теперь начнут смотреть.
Иду к шефу.
Рассказываю.
— Надо было подшить.
— Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил.
— Придется делать повторную операцию.
— А нельзя так обойтись?
— Как же, если там резина в животе? А если пролежень кишки будет? Тогда что? Надо обязательно делать.
— А как больной-то сказать?
— А это уж ты сам думай. Диплом у тебя есть? Операцию делал? Вот и думай.
Снова в рентгенкабинете.
Снимок готов.
Все смотрят.
Нет на снимке ничего. Никакой трубки.