Переломленная судьба
Шрифт:
Хуан Куй почистил яйцо и откусил. В комнате сразу запахло чем-то по-особенному домашним, в нос ударил аромат деревни. Ван Чанчи сглотнул слюну, пересиливая себя. Ван Хуай тоже сглотнул слюну и сказал:
– Самим есть было жалко, для него вот припасли.
– Вы с Чанчи были в классе лучшими друзьями, – сказала Лю Шуанцзюй. – Увидев тебя, мы словно увидели его, так что если этот гостинец съешь ты, нам все равно будет приятно.
Хуан Куй с аппетитом уплетал гостинец, так что с его губ летели крошки. К глазам Ван Чанчи подступили слезы.
– Если он выйдет с тобой на связь,
Хуан Куй кивнул, а Лю Шуанцзюй продолжала:
– На мне и свинья с курами, и готовка, и работа по хозяйству, и ремонт дома, но я никогда не жаловалась, что мне тяжко. Как представлю, что он в будущем выбьется в люди, так любые трудности готова вынести.
По щекам Ван Чанчи, щекоча, поползли слезы; почувствовав, что они вот-вот повиснут на подбородке, он украдкой смахнул их ладонью, которая тут же стала мокрой.
– Вот ведь какой никудышный уродился, лучше бы мне и вовсе его не знать, – подал голос Ван Хуай.
– Это ему тоже передать? – спросил Хуан Куй.
– Не надо, – вступила в разговор Лю Шуанцзюй. – Лучше скажи, что мы по нему соскучились. Если он и правда не хочет учиться, пусть возвращается домой, будет со мной работать в поле. Подрабатывать на чужбине не сладко, денег у него при себе нет, никого из родственников в городе тоже нет. Уж и не знаю, как он там живет, да и жив ли вообще…
Тут Ван Чанчи с грохотом повалился на колени и, крикнув: «Ма!», разрыдался. Лю Шуанцзюй и Ван Хуай от испуга остолбенели и недоуменно уставились на него. Ван Чанчи снял темные очки и, заливаясь слезами, запричитал:
– Это же я, ма…
На глазах Лю Шуанцзюй вмиг выступили слезы.
– Какое бесстыдство! – сказал Ван Хуай и закрыл глаза. Переждав, пока рыдания Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй утихнут, он открыл глаза и сказал:
– Переодевайся.
Ван Чанчи нашел свою старую одежду, нырнул в туалет, переоделся и вышел.
– Собирай вещи, – скомандовал Ван Хуай.
– Это еще зачем? – спросил Хуан Куй. – Он здесь работает.
Ван Чанчи посмотрел сначала на Хуан Куя, затем на отца.
– Пошевеливайся, – поторопил его Ван Хуай.
Ван Чанчи собрал одежду с высушенными учебниками и все сложил в сумку.
– Куда вы его забираете? – спросил Хуан Куй.
– Туда, куда надо, – отрезал Ван Хуай.
Ван Чанчи взял в руки сумку, Хуан Куй, обращаясь к нему, сказал:
– Да у тебя мозгов нет, еще чуть-чуть, и ты бы заработал кучу бабок.
– Прости меня, брат, – ответил Ван Чанчи.
– Будешь слушать его, никогда не выбьешься в люди, – сказал Хуан Куй.
– Я хочу учиться, – настаивал Ван Чанчи.
Раздосадованный Хуан Куй ударил кулаком по столу.
– Идем, – приказал Ван Хуай сыну.
Выкатывая отца с коляской за порог, Ван Чанчи несколько раз украдкой оглядывался на Хуан Куя.
Они добрались до школы и встали под дерево, что росло у спортплощадки.
– Путаясь с Хуан Куем, ты рано или поздно влип бы в неприятности, – сказал Ван Хуай. – Если ты намерен учиться, то мы займем денег, но поддержим тебя.
Закусив нижнюю губу, Ван Чанчи согласно закивал, а потом забросил
Из аудитории донесся хор учеников, читающих вслух.
Сдавая экзамен летом следующего года, Ван Чанчи проходного балла не набрал, он не набрал даже до минимального уровня, который требовался для поступления в училище. Когда он переступил порог родного дома, ноги его обмякли, и он рухнул на колени перед Ван Хуаем. Ван Хуай закрыл глаза и стал сжимать и разжимать пальцы рук, словно силился из воздуха выжать воду. Ван Чанчи готов был провалиться сквозь землю от стыда, он бы с большим удовольствием оказался в отцовом кулаке, чтобы тот его раздавил. Пока Ван Хуай сжимал и разжимал свои пальцы, время тянулось бесконечно долго, так долго, что, казалось, можно задохнуться. От инвалидной коляски терпко пахло мочой. Ван Чанчи опустил взгляд и увидел, что Ван Хуай одет в обрезанные из обычных короткие штаны, на которых красовались две большие дыры и множество мелких дырочек. Большие дыры образовались от долгой носки, а мелкие дырочки – от сигаретного пепла. Высохшие ноги Ван Хуая, костистые, почти без плоти, походили на две чайные ветки. Босые ступни были заляпаны грязью, на пальцах отросли длинные черные ногти. Наконец Ван Хуай перестал сжимать кулаки и открыл глаза. Он тяжело вздохнул и спросил:
– Почему твои результаты стали хуже?
– Тема была сложнее, чем в прошлом году.
– Да хоть в десять раз сложнее, ты не должен был упасть на сто баллов.
– Я… не пропускал занятий, спал по минимуму, зубрил, как ненормальный, перепробовал все средства.
– Значит, у тебя просто дурная башка.
– Может и так. В моей башке так много всего накопилось, что я уже ничего нового не могу запомнить.
– Что за чушь! – сказал Ван Хуай и, повернув голову в сторону ущелья, спросил: – Чем думаешь заняться?
– Трудиться дома.
– Тогда ты всю жизнь проведешь вот так, стоя на коленях.
– Я не такой умный, каким ты меня представлял, у меня нет больших способностей.
– Они у тебя есть, нужно лишь продолжать учиться, и они проявятся.
– Но… я больше не хочу учиться.
– Значит, ты меня, то есть нас, не достоин.
С этими словами Ван Хуай уперся бамбуковой жердью в землю, и его коляска со скрипом покатилась вон. На ее четыре колеса намоталось столько всякой дряни, что продвигалась она теперь очень медленно и с большим трудом. Ван Чанчи поднялся с колен и посмотрел вдаль. Деревья в горах покрывала роскошная зелень, их мясистые листья сияли на солнце, волны жары доносили аромат трав и деревьев, такими же волнами накатывал стрекот насекомых. Посреди горы золотились рисовые поля.