Переломный момент
Шрифт:
– Ты…
Ей пришлось откашляться, но к тому времени уже было не важно, что она скажет, потому что выступившие на ее глазах слезы совершенно ясно сказали ему все, что он хотел услышать.
Джина увидела, что Макс успокоился, и, да, страх не покинул его, но теперь к нему примешивалась надежда. И то, что чертовски сильно походило на счастье.
Счастье – в глазах Макса.
– Ты на самом деле просишь меня дать тебе второй шанс? – умудрилась выдохнуть она в едином порыве.
И Макс поцеловал ее, словно не мог стоять так
– Пожалуйста, – выдохнул он, целуя ее снова, пробираясь языком в рот и… Господи…
Джина могла бы стоять там и целоваться с Максом вечно, но человек с рупором упорно не хотел затыкаться.
Кроме того, ей хотелось убедиться, что между ними происходит нечто большее, чем просто секс.
– Ты хочешь, чтобы я была в твоей жизни? – спросила Джина. – То есть, очень здорово, что я тебе нужна, но…
«Нужна» подразумевает некий недостаток свободы воли. «Хочу» же…
– Хочу, – кивнул он. – Да, я хочу тебя. В своей жизни. Джина, без тебя я не был собой.
– Он осекся. – Точнее… – Он покачал головой. – К черту. Я полный придурок, но если ты все равно по какой-то причине меня любишь… Если ты действительно имела в виду то, что сказала, о том… – И снова это чувство вспыхнуло в его глазах. Надежда. – Что все равно меня любишь.
– Я люблю тебя не все равно, – с бешено колотящимся сердцем сказала Джина. – Я люблю тебя, потому что. – Она коснулась его лица, его гладко выбритых щек. – Хотя, раз уж ты об этом упомянул, ты действительно полный придурок, и я, наверное, заслуживаю… компенсации в некоторых аспектах. То есть, в любых отношениях нужно выторговать определенный объем компромиссных решений, верно?
Макс действительно счел, что она говорит всерьез.
– Ну да.
– Значит, если, скажем, я намекну, как невероятно сексуально ты бы выглядел в этих стрингах…
Макс с облегчением усмехнулся:
– Черт, а я думал, ты всерьез.
– Черт, – поддразнила Джина, – так и есть.
Макс взял ее лицо в ладони, и от пылкости в его глазах колени Джины подогнулись.
– Я их надену, если ты тоже наденешь…
Он снова поцеловал ее, и на этот раз его поцелуй дышал чистой страстью. Его требовательные губы больше не были мягкими, он притягивал ее все ближе к себе, а она в свою очередь льнула к нему, запустив пальцы в волосы. Джина хотела коснуться его всего – этого невероятного здорового Макса, его мускулистых рук, широкой спины и живота с намеком на кубики, который удивил ее в тот самый первый раз при виде обнаженного любимого – в ее номере мотеля во Флориде, кажется, сто лет назад.
Или не совсем сто лет, а – для Макса – два пулевых ранения назад. И, целуя его, Джина гадала, действительно ли агенты ФБР измеряют время различными телесными повреждениями.
Также она думала, знает ли Макс, что ей совершенно все равно, сексуальное ли у него тело или нет. Худое или толстое, мускулистое или дряблое – ей было плевать. Она хотела,
Но она все равно никак не могла насытиться прикосновениями к нему. Его спине, рукам, плечам.
И, о, от него так хорошо пахло.
Джина потерялась в его поцелуях – отчаянных, голодных, властных поцелуях, на которые отвечала тем же. Потерялась в касаниях его рук, ощущая его мощную грудь, пока Макс размещался между ее ногами – и вот уже его твердость прижалась к ее мягкому телу.
Задней поверхностью бедра Джина уперлась в стол, чувствуя пальцы Макса на пуговице пояса, а затем, боже, она уже помогала ему. Стягивала с себя брюки, чтобы он мог поднять ее на стол, чтобы между ними больше ничего не было. Она обхватила Макса ногами, и он…
Господи.
Как она скучала по нему, скучала по этому, и попыталась озвучить свои мысли, но Макс целовал ее так, словно пытался языком достать до души.
И существовала вероятность, что он преуспеет.
И все, что Джина смогла выдохнуть, – только «Еще…» и «Пожалуйста…».
Макс держал ее на весу, чтобы позвоночник не бился о жесткий деревянный стол, и Джине было невообразимо хорошо в его руках, невероятно хорошо, когда он целовал и целовал ее, все глубже и глубже вонзаясь в ее тело.
Только Макс и секс, но этот раз не был похож ни на один из тех, что у них случались прежде, потому что Макс не вел себя излишне заботливо. Он не беспокоился о сломанной ключице, которая давно срослась. И не щадил Джину.
Она не была сверху.
Джина знала, что он предпочитал позу наездницы, потому что так она управляла ситуацией. Даже когда его раны достаточно зажили, чтобы допустить иные позиции, Макс всегда был слишком зажат и слишком боялся, что Джина почувствует себя пришпиленной к поверхности, если они сменят дислокацию.
Джина знала также, что он пытался все упростить, а не усложнить, но из-за его поведения, закрывая глаза, почти всегда вспоминала угнанный самолет и изнасилование.
Это сквозило в его осторожности, в постоянных проверках, все ли с ней нормально, в попытках скрыть, что он думает о прошлом. Он всегда о нем думал.
Всегда.
Но теперь прошлое между ними не стояло. Между ними не было ничего.
Только Макс. И он не пригвождал ее собой, а ставил на якорь, дарил безопасность.
– Джина, – выдохнул он, когда она напряглась под ним, желая прижаться к нему еще крепче, еще плотнее. – Ты…
«Не спрашивай, все ли со мной в порядке. Прошу, не спрашивай…»
– Боже, – выдохнул он, и слово словно вырвалось из глотки. – Мне так хорошо. Я не могу… нет…
Его внезапная разрядка подарила Джине невероятный прилив возбуждения, и она быстро и бурно кончила в вихре ослепляющего удовольствия, ставшего еще более насыщенным из-за знания, что Макс переживает то же самое.