Перемены. Адская работенка
Шрифт:
Я провел по пентаграмме пальцами. Как и мой оберег на цепочке или рубин, который теперь украшал его, пентаграмма на камне являлась наглядным доказательством маминого существования. Мама действительно жила; и даже если у меня самого не сохранилось о ней никаких воспоминаний, этот невинный маленький символ лишний раз это доказывал.
– Это моя мать вырезала, – тихо произнес я.
Я не смотрел на Томаса, но буквально ощутил его внезапно возросший интерес.
Он помнил ее лучше, чем я, но ненамного. Вполне возможно, по части нехватки родительской
Я отворил портал на новую Тропу, и мы оказались в пересохшем русле с каменными стенками, тянувшемся параллельно глубокому каналу, – возможно, раньше здесь текла вода, но сейчас его забило песком. Было темно и холодно; небосвод сплошь усыпали звезды.
– Хорошо, – объявил я. – А теперь пошли.
Я засветил талисман и возглавил отряд. Мартин всматривался в небосвод.
– Гм. Какие созвездия… Где мы?
Я вскарабкался по пологому склону, состоявшему из камня и рыхлого песка, и окинул взглядом серебристо-белую в лунном свете пустыню.
– В Гизе, – ответил я. – Вон там желающие могут разглядеть сфинкса, но экскурсовод из меня никудышний. Вперед.
От пересохшего оврага до пирамид пришлось идти мили две или три, все по песку. Я по-прежнему шагал впереди, перейдя на расслабленную, чуть шаркающую трусцу. Насчет жары мы могли не переживать: близился рассвет, и через час это место обещало превратиться в огромную сковородку на плите, но к тому времени мы должны были уже переместиться дальше. Амулет матери вывел меня прямиком к подножию меньшей и самой потрепанной временем из трех пирамид. Нам пришлось подняться на три яруса, откуда открывался портал на следующую Тропу. Я задержался, чтобы предупредить остальных, что мы перемещаемся в очень жаркое место, где надо беречь глаза, затем отворил проход, и мы двинулись дальше.
Мы вышли из портала на равнину у подножия огромных пирамид, только не каменных, а из гладкого, отполированного хрусталя. Неестественно большое солнце висело в небе прямо у нас над головами, и свет, отражаясь от хрустальной поверхности земли и преломляясь в пирамидах, больно резал глаза.
– Держитесь подальше вон от тех лучей, – посоветовал я, махнув рукой в направлении нескольких лучей света, столь ярких, что по сравнению с ними лазеры Звезды Смерти показались бы чахлыми дилетантами. – Их жара хватит, чтобы расплавить металл.
Я повел свой отряд дальше, вокруг подножия пирамиды, в узкий коридор… нет, не с тенью, но все же света здесь было чуть поменьше. Мы шли некоторое время, пока не добрались до следующей вехи, – на безупречно-гладкой поверхности пирамиды зияла ниша размером с большой кулак. Там я повернул под прямым углом направо и принялся считать шаги. Очень действовал на нервы свет. Не жар, а именно какой-то запредельный избыток света, от которого начинала поджариваться кожа.
Досчитав до пятисот, я остановился перед очевидным отклонением от нормы: обыкновенным неровным валуном на гладкой хрустальной поверхности. На камне виднелось примитивное изображение человеческого лица.
– Здесь, – произнес я, и моему голосу вторило
Я открыл новый портал, и из полной света пустыни мы шагнули в зябкий туман и разреженный горный воздух. В лицо ударил холодный ветер. Мы стояли на вымощенном каменными плитами старом дворе. Окружавшие его стены потрескались и во многих местах обвалились; крыша над головами отсутствовала.
Мёрфи запрокинула лицо к небу, где сквозь туман слабо просвечивали звезды, и покачала головой:
– Где мы теперь?
– Мачу-Пикчу, – ответил я. – Воду кто-нибудь захватил?
– Я, – хором откликнулись Мёрфи, Мартин, Саня, Молли и Томас.
– Раз так, – добавил Томас, – то я делиться не буду.
Я чувствовал себя дурак дураком.
Саня фыркнул и бросил мне свою флягу. Я поймал ее, состроил рожу Томасу, сделал несколько глотков и кинул флягу обратно. Мартин дал Сьюзен напиться из своей фляги, после чего убрал ее обратно в карман. Я потащился дальше. От одного края Мачу-Пикчу до другого идти всего ничего, но всю дорогу путь ведет в гору, а подъем в Андах – совсем не то же самое, что подъем в Чикаго.
– Хорошо, – объявил я, остановившись у большого кургана, напоминавшего, если прищуриться как следует, ступенчатую пирамиду. А может быть, абсурдно большой свадебный пирог. – Когда я открою этот портал, мы окажемся под водой. Плыть нам всего десять футов, но в темноте. За следующим порталом уже Мексика. – Я ругал себя на чем свет стоит за то время, что мы потеряли в царстве Эрлкинга. – Шнур альпинистский есть у кого-нибудь?
Саня, Мёрфи, Мартин… в общем, вы представляете себе картину. Меня окружали люди, подготовившиеся на порядок лучше, чем я. При этом у них не было ни супер-пупер-подарков от фей-крестных, ни чего-либо другого в этом роде, зато имелись головы на плечах, и это, поверьте, очень хорошо дало мне понять, что важнее.
Мы связались шнуром – все, кроме моей крестной, которая лишь презрительно фыркнула в ответ на предложение привязаться к кучке жалких смертных, – я набрал в грудь побольше воздуха и отворил портал.
Записки моей матери об этом переходе не упоминали, что вода будет холодной. Говоря «холодная», я имею в виду не ту воду, которая идет у вас из крана, когда вы выключаете горячую. Нет, я имею в виду ту, в которой вы оказываетесь, если вдруг захотите поплавать в обществе арктического тюленя, или пингвина, или нарвала, или кого-нибудь в этом роде.
Холод ударил по мне кувалдой, и если я не заорал от неожиданности, так только потому, что какая-то часть моего мозга помнила: «Я – Зимний Рыцарь!»
Хотя моим рукам больше всего хотелось зябко обхватить тело в надежде сберечь хоть немного тепла, я заставил их грести. Гребок. Два. Три. Четыре. Пя… Ой! Мой нос врезался в каменную стенку. Я собрал остатки воли и выдохнул слово «Aparturum», вырвавшееся изо рта облаком пузырьков, которые пробежали вверх по моим щекам и ресницам. Из последних сил я отворил портал, и вода хлынула в образовавшийся проем.