Переносчик смерти
Шрифт:
«Пребывание в тени» — это в данном случае не только образное выражение. Такова и суровая реальность для определенной части фундаменталистов, находящихся в пещерах. Они вынуждены жить в темноте. Как и все прочие, кто заразился вирусом Эбола, эти люди боятся света.
— Я знаю, что тебе и твоим друзьям врачам удалось найти способ лечить эту заразу, — демонстрирует Лайд свою осведомленность.
Он в курсе наших успехов в применении вакцины.
— И что же из этого следует? — спрашиваю я, стараясь сохранять спокойствие.
— Ты должен помочь моим людям, —
Я слышу это, и мне жутко хочется сорваться, вскипеть, припомнить зверства, чинимые группировкой Лайда, плюнуть ему в морду за взятие нас в заложники, сказать: «Да пошел ты к черту, поганый фанатик!»
Однако я сдерживаю порывы праведного гнева, сжимаю кулаки и молчу. Ведь мои крики ничего не изменят. Лайд не станет лучше и уж тем более не провалится в ад. Все эти гневные слова останутся для него пустым звуком. Он вряд ли меня пристрелит, потому как прекрасно понимает, что я ему нужен ничуть не меньше, чем электричество для его компьютера и телевизора.
— Так что? Поможешь? — Главарь фундаменталистов явно устает от моего молчания и подталкивает меня к ответу.
Мое мнение о нем и его людях ничуть не меняется. Однако я врач. Клятва Гиппократа для меня превыше всего. Именно поэтому я готов лечить даже таких подонков, как его дружки. Хотя для этого мне и приходится приложить изрядное количество усилий.
— Помогу, — кое-как выдавливаю я из себя.
— Хорошо! — радостно вскрикивает боевик.
Я уверен, что он думает, будто сломил меня. Вряд ли ему в голову пришла мысль о врачебной клятве. Кажется, подобные вещи данному субъекту непонятны, так как он живет в совершенно другом мире. С иной системой координат. Со своими собственными представлениями о том, что такое добро и зло.
— Наша лаборатория цела? — спрашиваю я, хотя и уверен в том, что она нисколько не пострадала.
— Да. Мы ничего там не трогали, — говорит Лайд. — Можешь сам в этом убедиться. Только, пожалуйста, без фокусов. Договорились?
— Да какие уж теперь фокусы, — уклончиво мямлю я, ловя себя на мысли о том, что безумно обеспокоен участью своих коллег и беременной берберской женщины.
Мне непонятно, почему главарь боевиков ничего не говорит об их судьбе, не упомянул никого, когда излагал свое требование. Он ведь мог не просто сказать, что я должен лечить боевиков, а выставить в качестве аргумента факт нахождения у него заложников. Но Лайд об этом даже не заикнулся. Ни одного намека. Будто и нет никаких заложников.
А может, фундаменталисты изначально переборщили и сейчас никого из тех, о ком я беспокоюсь, уже нет в живых? Если это действительно так, то где же тогда находятся их тела? Впрочем, глупый вопрос. В пещерном городе хватит места на то, чтобы спрятать не одну сотню трупов.
Я тяжело вздыхаю. Руководитель террористов смотрит на меня с нескрываемой издевкой и молчит.
— Где
— Неважно, — бросает он в ответ.
— Они живы?
— На все воля Всевышнего.
— А если я скажу, что не смогу без их помощи лечить твоих больных друзей?
— Я знаю, что ты можешь это сделать и в одиночку. Поэтому не задавай больше глупых вопросов и приступай к работе.
25
Несколько боевиков, больных лихорадкой Эбола, явно идут на поправку. Лайд едва скрывает свой восторг. Я догадываюсь, что изначально он не был стопроцентно уверен в действенности вакцины Карского. Но теперь Лайд видит, как улыбаются его подельники. А ведь еще пару дней назад они страдали от ужасающей боли.
Главарь доволен первыми результатами. Он надеется, что полное выздоровление наступит со дня на день, но не благодарит меня и не спешит намекнуть о судьбе моих коллег и Кахины. Хотя я ощущаю, что он немного изменил свое отношение ко мне, заметно подобрел.
Это проявляется в том, что мне стали давать больше еды. Теперь она вкуснее, чем была в самом начале моих работ здесь, на нижних ярусах пещерного города.
Кроме этого, Лайд разрешает мне выходить наружу, чтобы подышать свежим воздухом. Разумеется, мои прогулки за пределами пещер проходят в сопровождении парочки автоматчиков. Но и это гораздо лучше, чем постоянное нахождение в пещерных комнатах и галереях, которое мне пришлось испытать на первых порах.
На каждой такой прогулке меня преследует одна и та же мысль. Конечно, о бегстве. Я внимательно осматриваю окрестности и прикидываю, как можно унести отсюда ноги и не схлопотать при этом свинца в спину. Всякий раз мой план корректируется.
Впрочем, мои соображения вряд ли можно назвать планом. Это скорее разрозненные наметки, которым не хватает цельности и реалистичности.
Было бы прекрасно, если бы охрана, приставленная ко мне, не обратила внимания на мою прогулку до высоких камней. Тех самых, через которые мы с Агизуром переходили к шоссе. Если бы сейчас мне удалось подойти к одному из них на расстояние хотя бы десяти метров, то можно было бы попытаться быстро скрыться за ним и затем продолжать бег уже под прикрытием.
Однако и в таком случае моя попытка была бы весьма рискованной. Охрана может открыть огонь раньше, чем я добегу до камня.
Надо подумать, как ее нейтрализовать хотя бы на короткий отрезок времени. Можно было бы бросить горсть песка в глаза моих конвоиров. Но, чтобы это сделать, сначала нужно наклониться к земле и опустить руку. А это у меня едва ли получится. Хотя песок можно подготовить заранее, еще в пещере. Например, спрятать его в отвороты закатанных рукавов.
Я пытаюсь прокручивать в голове и альтернативные сценарии моего побега. Например, удрать не во время прогулки, а ночью, прямо из пещерного города. Но и в этой затее риска не меньше. Кроме опасности наткнуться на выставленных часовых, есть и другая. Я запросто могу заблудиться в пещерных галереях.