Перепелка — птица полевая
Шрифт:
— Давай зайдем к Суродееву, давно у него не были, — сказал шоферу Атякшов.
В село не смогли заехать — туда можно было проехать только на лошади. Машина хрипела, еле-еле сдвигаясь с места, и в конце концов застряла совсем.
— Вы идите, я Вас здесь подожду, — буркнул водитель и вылез из кабины Достал из багажника лопатку с коротким черенком, начал выбрасывать наледь из-под колес.
Герасим Яковлевич не дошел и до крайнего дома — навстречу, будто из-под земли, появилась женщина в фуфайке, обрадованно вскрикнула:
— Василь Василич, ты?
— Ошиблась,
— Ой, простите, — растерялась от неожиданной встречи с незнакомцем женщина. Пришла в себя и стала жаловаться:
— Сегодня его вызывали в Кочелай. Почему к нему пристали? Кому он сделал плохое, скажите-ка? Он один нас выручает…
— По какому поводу вызывали, не знаете? — удивился Атякшов.
— Ой, сказали… какого-то начальника оскорбил. Какое уж там оскорбление, от чистого сердца сказал. Вон его дом. Идите самого спросите, Василь Василича, — женщина махнула рукой в сторону верхней улицы.
На краю широкого, покрытого снегом оврага громоздились три скрюченных дома. Они были без окон, двери скрипели от шалуна-ветра. Чуть подальше, на невысоком пригорке, стояло еще несколько домов, сверкая яркими огнями. Окна словно приглашали гостей. У крайнего дома зазвенел девичий голос, потом послышалась песня:
«Андямо — парень единственный, Андямо — парень один…»«Здесь зимой от тоски умрешь — ни магазина, ни клуба, — неожиданно расстроился Атякшов, — и сразу отбросил эти мысли, стал успокаиваться, — ведь сюда в молодости каждый день я бегал. Через лес, почти пять километров…»
Ему вспомнилась Зина, сестра Суродеева, которую он любил. Тогда Герасим Яковлевич учился на тракториста в Кочелаевском профтехучилище, Зина работала в КБО. Встречались всегда на дороге, где сейчас застряла машина. Потом девушка уехала в Иваново, вышла замуж. Что ни говори, ушедшее не вернешь. Ее брат, Василий Суродеев, стал его другом. Вместе служили в армии десантниками. Тридцать лет прошло, как Вася живет в этом поселке, трудится на ферме. Раньше большая семья была у него — пятеро детей. Сейчас все разъехались, живут вдвоем с женой. По рождению Суродеев не местный житель — из соседней Петровки. Та деревня почти опустела.
Было время, когда рушили деревни, считая их неперспективными, а жителей перевозили на центральные усадьбы. С Петровкой так же поступили. Суродеев плюнул на всех и поставил дом в Чапамо около свояченицы. Потом и этот поселок постепенно поредел… Атякшов прошел короткую улицу и перед ним встал высокий новый дом с высоким крыльцом. Двор внутри широкий, лед лежал разрубленным и сложенным в кучу. Сразу видно, что живет здесь настоящий хозяин.
Замычала корова, в хлеву забегали овцы. Громко захрюкала свинья, и вновь стало тихо.
Хозяин чинил самовар.
Встал навстречу гостю, крепко обнял и сказал:
— Бешеный кот свалил его с лавки и вот полдня кручусь с этой посудиной.
Герасим Яковлевич полгода не видел Суродеева. Друг стоял
Внешне не изменился, не постарел, только брови стали реже, и волосы слегка посеребрились. Пятьдесят лет, куда денешься.
— Зачем в Кочелай вызывали?
— Да из Чапамо хотят выселить. Ну, я взял да покрыл их матом. — Раньше времени, говорю им, нас не хороните. Прошла тяга к выселению, на своей земле живем. — Хозяин дома помолчал немного и с улыбкой спросил: — Неужели и ты приехал меня выгонять?
— А в самом деле, почему бы тебе, Василь Василич, — улыбнулся Атякшов, — не переехать жить туда, где есть горячая вода, школа, детский сад, а?
— На что мне дом с водой? Веня, мой брат, всю зиму топит колхозную кочегарку. Днем на ферме, ночью Казань Эмелю греет спину. И все это из-за теплой воды, — стоял на своем Суродеев и поучительно закончил разговор так: — Кто не соблюдает поста, тому и мясо не мясо…
Молча слушая друга, Герасим Яковлевич рассматривал интерьер. Дом светлый и просторный. Кроме передней и кухни, была большая горница и спальня. Короче говоря, дом для большой семьи.
Зашла хозяйка. Поздоровалась с гостем, стала собирать стол. Сначала Атякшов не хотел сесть, но потом понял, что так неприлично.
Хозяйка нарезала пироги, принесла сливочное масло, варенье и кувшин с калиновым морсом. Атякшова больше всех удивили зеленые огурцы..
— Из Саранска привезли? — спросил он хозяйку.
— Почему из Саранска — свой парник есть, — улыбнулась та.
— Так вот живем, Михал Герасимыч. Уехать отсюда нет у нас желания, — разливая чай, продолжил разговор Суродеев. — Пусть не такая жирная у нас земля, но своя, не из-за океана привезенная. Топоры над нашими головами поднимали и бульдозеры присылали — все вытерпели.
— Если ликвидацию села утвердит райсовет, тогда нужно уезжать. Райсовет — власть, — на своем стоял Атякшов. — Как-никак, от его решения все мы зависим.
Василий Васильевич ладонью прикрыл небритый подбородок, будто стеснялся показать другу и, не глядя в глаза гостю, резко бросил:
— И в армии ошибаются! Забыл, как однажды на учениях солдат убил солдата? А здесь, видите ли, райсовет… И так уж больше половины деревень порушил. — Голос его все грубел. — Половину. — Половину России, считай, обезлюдили.
Атякшов слушал с горечью. Конечно, были ошибки и немалые. Но сейчас не о прошлом, а о будущем надо думать.
— Самое страшное — пропала у людей надежда. Кому-то, наверное, кажется: с верхнего этажа городской квартиры сельскую жизнь больше понимают, — изливал душу Суродеев.
— Да почему уж так? — хотел возразить гость. — Самые тяжелые работы сейчас механизированы.
— Дела, механизация! — встрепенулся Василий Васильевич. — Какая польза от этой механизации без людей? Гера, прости, если скажу: самый большой ущерб селу в том, что оторвали человека от земли. Иди-ка разъедини Суру, увидишь, куда будет течь. Никуда не пойдет — разольется вода — и все.