Перепелка — птица полевая
Шрифт:
— Идем-ка, друг, по ферме пройдемся, — сказал Атякшов, — посмотрю, что у тебя нового.
Буйнов и здесь не удержался:
— Да Америку, Герасим Яковлевич, еще Колумб открыл. Капиталисты давно новых колес не ставят — все на старых ездят. Мы за ними все спешим, но все равно никак не догоним. Знаете, почему?
— Почему? — резко остановился тот. Засунул в карман шубы снятые варежки, будто голыми руками хотел пощупать это «почему».
— Плохие машины выпускаем. Так поставлено и скотоводство. Когда это было: от двух коров
— Выходит, одна из них лучше любит свое дело.
— Нет. «Передовая» доярка держит вместо одной коровы двух. Вторую корову считает нестельной. Вот из-за чего в день надаивает четыре ведра, а её подружки — по два. Здесь нехитрая арифметика.
— Тогда зачем ты назначен зоотехником? — разозлился гость.
— Я, Герасим Яковлевич, слежу за тем, как бы побольше воды во фляги не наливали. И еще — чтоб бычков лучше кормили. Не выйду денек на ферму, и тех впроголодь оставят…
Атякшов спешил куда-то. При обходе коровников он не ругался, но и не услышали от него ни одного слова благодарности. Поговорил, поспрашивал — и снова домой.
Когда его машина (а она стояла в лесочке у Пор-горы, поэтому впотьмах ее не разглядел Буйнов) выскочила на большак, самая пожилая доярка растерянно взмахнула руками:
— Ой, этот начальник не фермерам раздавать телят приезжал?.. — Он ведь всем моим телятам заставил прикрепить бирки!
Игорь улыбнулся. Что скажешь женщине, она, кроме своего села, ничего не видела. Ведь на какую вершину поднимешься, и жизнь тебе такой будет казаться.
Говорят: от своей судьбы человек никуда не убежит. Моря и океаны, семь стран обойди вдоль и поперек, а если придет смерть — от крошки хлеба задохнешься.
Говорят: все в руках у Инешкепаза, без его воли с головы человека и волос не упадет. Вот поэтому не знаешь, почему мечты рушатся, почему не все в жизни получается…
Говорят: что сделаешь — это твоим будет. Сотворенное своими руками никуда от тебя не уйдет. Оно всегда с тобой — если не рядом, то в мыслях живет.
… Олег Вармаськин был в полусне. Он ангелом плыл по небу и одновременно не мог отделиться от тела. Уж шибко жарко было на печи — всю ночь поясницу прогревал. Другого блаженства и не надо было!
Глаза уже почти закрывались, и здесь он почувствовал, что чем-то его стукнули. Приподнял тяжелую голову — в ногах валялся его мокрый валенок. «Это кто еще смеется надо мной?!»
— Вставай, вор, посадить тебя пришел! — Около порога стоял хозяин дома, Захар. Грудь его тяжело поднималась, сам смотрел на Олега разъяренным быком. На губах пена. — Кому, кикимора, продал колхозные моторы?
— Почему думаешь, что это я их продал?
— Вчера на ферму с друзьями ты заходил. Думаешь, что с похмелья голова у меня не варит?..
Олег спустил голые ноги, наступил на пол. Обул резиновые галоши — и так, в нижнем белье, вышел на крыльцо. К туалету
Захар умывался над лоханью. Зашла с улицы мать. С печурки достала клубочек, спиной прижалась к протертой печке, начала вязать. Словно не чулок вязала, а, казалось, сотни судеб соединяла в одну. А вот если людские судьбы соединить вместе — никаких скандалов бы не было. Река жизни потекла осмысленнее и мудрее!
— Оставь нас, мать, на минутку. У нас мужской разговор.
Когда Окся вошла в переднюю и прикрыла дверь, Захар поднес ладонь к носу и, как при чихании, бросил:
— Где, спрашиваю, краденые моторы?
— Ну, продал, тогда что?
— Тогда, волк, тебя посадят. Если хочешь удрать — сейчас беги. Зоотехник уже в правлении…
Олег, конечно, понял: если узнает об этом председатель колхоза, пальцы в рот не будет класть — всю милицию поднимет. Моторы не иголки, не спрячешь. «Успел или нет увезти их в Урклей?» — молнией мелькнуло в голове у Захара.
Он не знал, что на ферму в прошлую ночь Олег приезжал вместе с Киргизовым. Отвезли моторы в лесничество, тот протянул ему пачку денег и сказал: «Моторы не твои, так что больше не проси». Олег не стал спорить. Моторы еще и продать нужно — краденое не каждый возьмет.
Мысли Олега были о лесничестве. Как встретят, если он там чужой? Самому куда бежать, если самый близкий человек, Захар, выгнал? И здесь Олег решил сесть на ночную электричку и — в Саранск, к другу по тюрьме. Тот, слышал, работает на стройке, и жилье у него есть. Не возьмет — где-нибудь найдет гнездо, чай, не калека…
Торопясь стал собирать вещи. В сумку хотел было сунуть обрез, но Захар остановил:
— На чужое добро не зыркай. Разбогатеешь — сам купишь.
Разбогатеет… У Олега денег навалом, вот только как их взять с кочелаевской сберкассы, ведь кругом глаза людские? Как-нибудь уж потом, когда всё позабудется…
Окся напуганной курицей закудахтала. Как же, умершей сестры сын покидает их! Польза от него была, конечно, невелика, да ведь сын родной сестры. С Захаром кормили-поили его задаром, но все равно родная кровь, жалко. Вынесла последний кусок сала — и в мешок Олегу. Ешь, о своей тетке не забывай! Плохого она тебе никогда не желала, даже тогда, когда похоронные деньги вытащил…
Вышел Олег на улицу — и сразу повеселел. Не день стоял перед ним, а Божий подарок. С деревьев таял иней, солнце ослепляло глаза. Хороший денек, да по селу не пойдешь. Увидят.
Надел лыжи, поехал по задворкам. Надумал зайти в лесничество, к Киргизову. Оттуда к электричке выйдет. Поест, отдохнет — и в дорогу. А, возможно, сам Захар Данилович на «Ниве» отвезет на соседнюю станцию, где вармазейских не встретит. По-волчьи убежит. При напоминании этого слова, вновь вспомнил Захара. Смотри-ка, прозвища еще может придумывать, тупомозглый…