Переписка 1826-1837
Шрифт:
Vous m'écrivez, mon cher Soudenko, une lettre si horriblement cérémonieuse que j'en suis tout étourdi. Les 4000 r. en question vous attendaient tout cachetés depuis le mois de juillet; mais j'avais perdu l'adresse de votre homme d'affaires et je n'avais pas la vôtre. Il y a un mois que Mr Lerch est venu revendiquer la somme et qu'il l'a touchée tout de suite. Je voulais vous envoyer le reçu qu'il m'a laissé, mais je ne sais ce que j'en ai fait. Pardon encore une fois, et merci pour la complaisance que vous avez eu d'attendre si longtemps.
Je quitte Pétersbourg ces jours-ci; je passerai probablement l'été à la campagne. Peut-être viendrai-je dans vos contrées. Vous me permettrez, j'espère, de venir frapper à votre porte. Si vous voulez m'écrire en attendant, adressez vos lettres е. в. Петру Александровичу Плетневу в Екатерининском Институте. Addio, a rivederla.
A. Pouchkine.
12 Février 1830. [305]
305
Ты
На днях я уезжаю из Петербурга; лето, вероятно, проведу в деревне. Быть-может заеду и в ваши края. Ты разрешишь мне, надеюсь, постучаться в твою дверь? Если до тех пор захочешь мне написать, адресуй письма […]. Addio, a rivederla. [1595]
А. Пушкин.
12 февраля 1830 г.
Адрес: Его высокородию милостивому государю, Михаилу Осиповичу Суденке, в Стародуб, в Черниговской губернии.
Décidément nous ferons notre expédition masquée demain soir — nous nous rassemblerons à 9 h.[eures] chez Maman. Venez-y avec un domino noir et un masque noir — nous n'aurons pas besoin de votre voiture, mais bien de votre domestique, — les nôtres seraient reconnus. Nous comptons sur votre esprit, cher Mr Pouschkine, pour animer tout cela. Vous souperez ensuite chez moi et alors je vous renouvellerai mes remerciements.
D. Ficquelmont.
Ce samedi.
Si vous voulez, Maman vous fera préparer votre domino.
Адрес: Mr Pouschkine. [306]
Милостивый государь, Александр Сергеевич!
Прочитав с большим наслаждением (в Лит.[ературной] Газ.[ете]) отрывок из путевых записок Ваших, я заключил, что вы должны уже находиться в столице, и не мог отказать желанию написать к вам несколько строк. Из глубины Карельских пустынь, я посылал вам (чрез б.[арона] Дельвига) усердные поклоны. Часто, часто (живя только воспоминанием) [307] припоминал я то приятнейшее время, когда пользовался удовольствием личных с вами свиданий, вашею беседою и, как мне казалось, приязнию вашею, для меня драгоценною. И без вас мы, любящие вас, были с вами. В пиитическом уголке любезного П. А. Плетнева, мы часто, и с любовию, об вас говорили, радовались возрастающей славе вашей и слушали живое стереотипное издание творений ваших — вашего любезного братца Льва Сергеевича. Он прочитывал, от доски до доски, целые поэмы ваши наизусть с величайшею легкостию и с сохранением всех оттенков чувства и пиитических красот.
306
Решено: мы устроим наш маскарадный выезд завтра вечером — в 9 часов мы соберемся у маменьки. Приезжайте в черном домино и в черной маске — ваша карета нам не нужна, но слуга может понадобиться — наших слуг могут узнать. Мы расчитываем на ваше остроумие, дорогой Пушкин, чтобы оживить всю эту затею. Затем вы поужинаете у меня, и я еще раз поблагодарю вас.
Д. Фикельмон.
Суббота.
Если хотите, маменька приготовит для вас домино.
Г-ну Пушкину.
307
Переделано из воспоминаниями
Так было до того рокового часа, как всеобщий переворот в гражданской судьбе моей умчал и погрузил меня в дремучие леса Карелии, ⅓ времени моего здесь пребывания провел я в ближайшем сотовариществе с двумя молодыми медведями, моими воспитанниками. Далее, ознакомясь с делами и лицами, по обязанностям службы, стал ближе к людям. У меня есть ваш портрет. Только жаль, что вы в нем представлены с какою-то пасмурностию: нет той веселости, которую я помню в лице вашем. Ужели это следствие печалей жизни? — В таком случае, молю жизнь, чтобы она, заняв всё лутшее у Муз и Славы, утешала [бы] вас с таким
Приемлю смелость (хотя и трудно на это отважиться!) препроводить к Вам мою Карелию, — произведение лесное и горно-каменное. Наши критики читают глазами то, что написано от души. Но вы, которому далась и природа внешняя, со всем великолепием своего разно-образия, и природа внутренняя человека с ее священною таинственностию, вы, может быть, заметите в Карелии чувствования, незаметные другим или другим[и] пренебрегаемые.
Примите же благосклонно мою лесную сироту и верьте искренней преданности и совершенному почитанию, с коими имеет честь быть, милостивый государь!
ваш покор[нейший] слуга Ф. Глинка старший советник Олонецкого губернского правления!
P. S. Филимонов, из Архангельска, прислал мне свой: „Дурацкий Колпак“ и прекрасные стихи ваши к нему.
1830-го февраля 17-го. Г. Петро-Заводск.
Адрес: Его высокоблагородию, милостивому государю, Александру Сергеевичу, Пушкину!
В собственные руки с препровождением книжки.
В С-т Петербурге.
Милостивый государь Александр Сергеевич!
С величайшим удивлением услышал я от Олина, будто вы говорите, что я ограбил вашу трагедию Борис Годунов, переложил ваши стихи в прозу, и взял из вашей трагедии сцены для моего романа! Александр Сергеевич! Поберегите свою славу! Можно ли взводить на меня такие небылицы? Я не читал вашей трагедии, * кроме отрывков печатных, а слыхал только о ее составе от читавших, и от вас. В главном, в характере и в действии, сколько могу судить по слышанному, у нас совершенная противоположность. Говорят, что вы хотите напечатать в Литер.[атурной] Газете, что я обокрал вашу трагедию! Что скажет публика? Вы должны будете доказывать. Но признаюсь, мне хочется верить, что Олину приснилось это! Прочтите сперва роман, а после скажите! Он вам послан другим путем. Для меня непостижимо, чтоб в литературе можно было дойти до такой степени! Неужели, обработывая один (т. е. по именам только) предмет, надобно непременно красть у другого? У кого я что выкрал? Как мог я красть по наслышке? — Но я утешаю себя одним, что Олин говорит на обум. Не могу и не хочу верить, чтоб вы это могли думать, для чести вашей и литературы. Я составил себе такое понятие об вас, что эту весть причисляю к сказкам и извещаю вас, как о слухе, вредном для вашей репутации.
С истинным уважением и любовью есмь
ваш навеки
Ф. Булгарин.
18. Февраля 183 °Cпб.
Адрес: Его высокоблагородию милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину etc.
____________
* в этом честью уверяю. Мне рассказали содержание, и я, признаюсь, не согласился в многом. Представлю тех, кои мне рассказывали.—
[П. А. Вяземский:]
1-го марта у.[тро.]
Вот я и в Петербурге. Долго собирался, за то долго и ехал. Я приехал сюда вчера вечером. Чуть было не пришлось тебе раскаиваться, что ты целые четыре месяца торопила меня ехать. Несколько раз дорогою думал я занемочь не на шутку, но всё отделалось кашлем и болью в голове от кашля же, потому что первая половина дороги ужасно была ухабиста, и ухабы и кашель так разбили мне голову, что я должен был на станциях отдыхать по четырнатцати часам. Признаюсь, часто приходили мне на мысль наш обед сам-тринатцать и книга к Набокову. Но по счастью, я доехал не к нему, а в Петербург. Карамзиных и Мещерских нашел здоровыми. Пушкина видел, он собирается в Москву. Что болезни в Остафьеве? Сделай милость, ни под каким видом не переезжай в Остафьево прежде апреля. Дети всю зиму были больны, перевезти их зимою в дом, который несколько лет не был топлен и к тому же при болезнях там свирепствовавших, было бы дело непростительное, тем более, что сберегло бы всего пятьсот рублей. Толмачев Вам кланяется. Прости, моя милая, обнимаю и благословляю Вас всех от души. Ну, Машенька и Пашенька, стыдно бы Вам было посмотреть на братцев, об Андрюше и говорить нечего, он почти с меня ростом, но и Николинька чуть ли не выше Машеньки. Смотрите же, ростите умом, если бог не даст Вам другого роста. Кланяйтесь от меня Mr Robert и M-lle Julie [308] и засвидетельствуйте мое нижайшее почтение их сиятельствам князю Павлу и княжне Надежде Петровным.
308
г-ну Роберу и м-ль Юлии.