Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2
Шрифт:
Странно, что ты ничего не знаешь про Гликмана. «Русская мысль» писала о его довольно шумной выставке, как-то связанной с Ростроповичем. Подробностей я сама не знаю. Он был официальным советским скульптором. Сейчас живет в Вене. Когда мы там были, он, как и Космачёв, отсутствовал, иначе мы обязательно посмотрели бы его работы. Думаю, что они помогут журналу (они – жена Гликмана, весьма энергичная дама – искусствовед). Может быть, она – потенциальный автор? Скажем, могла бы написать о скульптуре? Какую-нибудь обзорную статью для следующих номеров, вроде: «Советская скульптура в изгнании». А?
Получил ли ты деньги <…>? Если да, то, пожалуйста, возьми оттуда для журнала 300 франков, так как я продала за наличные один комплект из тех, что ты дал, и за одну подписку мне дали деньги мюнхенские пианисты –
Я тебе также посылаю адрес нашего друга в Лондоне на случай, если он согласится переводить. Сейчас он не в Лондоне – будет только в пятницу. После разговора с ним, в случае согласия, Боря тебе позвонит, и ты сразу вышлешь тексты. Если он не согласится, то Боря попробует вариант со студентами. <…>
Наташа
Боулт – Шелковскому 05.05.82
Дорогой Игорь!
Спасибо за письма от 23-го и 20-го апреля 1982 г.
При сём прилагаю твоё печатное письмо Чекрыгина. Я вписал те слова, которые не были разборчивы.
Ты спрашиваешь: кто бы мог сделать комментарии? Конечно, я бы мог, но только в июле, не раньше. Дело в том, что 19-го мая я еду в Нью-Йорк, а 3-го лечу в Австралию и Новую Зеландию до середины июля. Сейчас просто нет времени. Ты мог бы подождать? Я с удовольствием бы сделал комментарии и написал предисловие.
При сём – английский перевод Лисицкого. Мне кажется, что было бы дипломатично обратиться к Antonina Gmurzinska с просьбой – дать разрешение на перепечатывание моего перевода. Я уверен, что она даст.
Я боюсь сказать, что я смогу сделать комментарии к Лисицкому, хотя, как ты видишь, мой перевод уже носит несколько примечаний. Этого достаточно?
Пересниму фотографии из чекрыгинского каталога.
Твой John
Шелковский – Чуйкову 08.05.82
Дорогой Иван!
Не писал я тебе целую вечность. Сейчас делал разбор бумаг, перечитал все твои письма – последнее тоже было года два назад. И какие-то письма не дошли, так же как и мои к тебе. Это тоже не вселяет энтузиазма – писать для кого-то постороннего. А они ведь только этого и хотят – поменьше контактов. Но много знаю о тебе по рассказам тех, кто был в Москве. Насколько ближе от меня сейчас до Саши Косолапова – сел в самолёт, позавтракал, посмотрел два фильма, и вот уже Нью-Йорк, метро, Саша встречает у выхода из сабвея. Вчера он мне звонил, сообщал всякие приятные новости: через 2 года у них будет свой loft – этаж в 100 м2 в хорошей части города. Зовёт проводить больше времени в N. Y. Они там организовали ассоциацию Амер. друзей совр. Русск. Иск., зарегистрировали её в правительстве как нонпрофитную организацию, теперь можно просить денег у различных фондов – они (фонды) с этого списывают налоги. В Америке так только и делают, искусство живёт за счёт фондов и частных лиц, правительство им не занимается. Но отыскивание нужного фонда – это тоже целая работа, их там тысячи, нужно кому-то сидеть и заниматься этим (перепиской) из месяца в месяц. Саша сделать этого не в состоянии, а найти нужного человека, который мог бы эти дела проворачивать за небольшую плату, пока не удалось.
Так вот и идёт топтание на месте. Журнал пока что идёт за счёт выклянчивания денег (два раза на №№ 2 и 3 дала очень крупные суммы Дина Верни – добрая женщина), да за счёт всяких трюков – я цементирую подвал – мне набирают текст, натуральный обмен. Многие технические вещи научился и делаю сам. В Москве художники, небось, думают, что если там тратятся миллиарды на пропаганду, то и с другой стороны должно быть то же самое. Да ещё в конторе внушают: а вы знаете, на чьи деньги издаётся этот журнал. А здесь абсолютно всем наплевать на пропаганду, на идеологию, здесь просто не знают, что это такое. Информация – да, но пропаганда? Здесь это слово оскорбительное, с отрицательным значением. (По радио иногда поймаю: «весь советский народ с огромным воодушевлением воспринял доклад» и пр. – дикость и только. Уже всё забыл и теперь думаешь, да как же это возможно,
У большинства эмигрантов отношение к своему прошлому резко брезгливое: какого чёрта меня до сорока лет водили за нос и считали за идиота? А ведь это люди, которые слушали передачи и считали себя информированными.) Словом, все эмигрантские объединения и издания аргентинские, польские или русские держатся исключительно на энтузиазме участников и перебиваются с хлеба на воду. А про русских я уже писал – хоть волком вой, до чего дурная нация. Зависть, грызня, полная неспособность к чему-либо позитивному, просто лень, болтовня вместо дела, завышенное самомнение, дикая консервативность. Журналы возникают как грибы, но и дохнут как мухи – нет денег, покупателей мало, меценатов ещё меньше. Есть организация, закупающая их для раздачи советским морякам, но это такой мизер, что дела не решает. (Кстати, на деньги ЦРУ, т. е. американских налогоплательщиков. «Вот, вот, видите – воскликнул бы какой-нибудь кэгэбэшник, – а они наши враги!» Ваши – возможно.)
Конечно, я чертовски доволен, что я уехал, и считаю, что всем надо это сделать. Хоть здесь в какой-то степени и нелегко сначала, но всё это будет проходить по мере укоренения в здешней жизни. С каждым годом жить здесь становится легче и привычнее. Хотя вспоминаются годы жизни там, особенно последние, с мастерской и налаженной работой. Я думаю, что и там я был счастлив в какой-то мере. Очевидно, это не столько зависит от окружающей обстановки, сколько от сознания, что тебе удаётся делать максимум возможного в настоящих условиях. Но всё-таки там это больше походило на проращивание ногтя через ладонь, а здесь удаётся делать какие-то реальные дела.
Писать об искусстве как-то особенно трудно. Сначала у меня было впечатление, что там мы знали гораздо больше об искусстве, чем здесь, что здесь как бы за деревьями не видишь леса. Художников всякого сорта и искусства здесь столько, что становится не по себе. Начинаешь вспоминать Сезанна, который говорил, что нужно ежегодно устраивать отстрел художников. Если в Москве 2–3 художника работают в этом направлении, 2–3 в этом – то здесь их целые улицы, сотни, тысячи. Сезанн прав, в основном это псевдоискусство. Хорошая мысль промелькнула в статье Герловиных о Джин Браун – не должно быть соревновательности, что такое настоящее искусство? То, что раскупается за бешеные деньги? Чёрта с два. Ведь покупают богатые люди, а это, как правило, идиоты, не имеющие ни собственного вкуса, ни мнения, или же хитрецы, вкладывающие капитал и подлаживающиеся под рынок. Или хорошее искусство то, о чём пишут в журналах? (Знаем, сами писали.) Как правило, в одном и том же номере и статья о художнике и реклама галереи, которая его продаёт, – значит, галерея заплатила за статью. (На «А – Я» косятся – кто торгует этими картинами? Как может журнал писать о картинах, которыми никто не торгует?) Я верю в то, что настоящее искусство распознаётся через десятилетия, а то, что в данный момент звенит и громыхает, отодвигается на второй план (как в 19 в. «салонное искусство». А что, сейчас, что ли, нет этого «салонного»?).
Ещё один аспект искусства, который здесь для меня особенно выявился, – это мода. Мода сильна тем, что против неё не попрёшь. Но она всегда зависит от того, что справа, что слева и что было вчера, т. е. обусловлена контекстом. Помню, на нашу выставку у Лёни С. [Сокова], пришла одна француженка в платье как бы из половой тряпки, подкрашенной зелёным. Она бы имела куда больше успеха в джинсах и свитере, но, приехав потом в Париж, я увидел, что здесь это самый последний крик моды, здесь мода в то время выкинула такое коленце. Поэтому, конечно, прав какой-нибудь юноша в Вышнем Волочке, который до сих пор подшивает молнии к расклешённым брюкам, чтобы покорить сердца местных девочек. В Москве особенно болезненно переживают возможную отсталость и немодность. Помню, как один художник лет 20 назад изумлённо восклицал: «как, ты всё ещё пишешь кисточкой? На Западе никто уже этого не делает, только разбрызгивают краску». Вспомни нетерпимость Герловиных. Всем хочется забежать вперёд и «бежать впереди прогресса». Наверное, искусство есть то, что остаётся после художника, когда мода на данное явление проходит. Впрочем, искусство такая вещь, что лучше не определять, что это такое.