Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2

Шелковский Игорь

В одном из своих писем ты просил меня сообщить тебе о судьбе Козловского. Все сведения, которыми я располагаю, основаны не на слухах или догадках, а на моих личных впечатлениях и наблюдениях. Положение его очень тяжёлое, поскольку дело не прекращено. А только приостановлено. Что означает, что оно может быть в любой момент возобновлено. Под тяжестью этой угрозы ему и приходится жить. Я не буду здесь останавливаться подробно на причинах и технологии его «раскаяния», поскольку здесь очень много тонких психологических моментов, и исследовать эту зыбкую почву эпистолярным способом – дело заведомо нечестное. Сам же он относится к совершённому – сложным образом. Но мне кажется, что он многого не понимает. И всё же хочется напомнить, что в результате его «покаянного письма» никто не пострадал (Аксёнов

и Солженицын не в счёт, так как я имею в виду «физический» ущерб, а не моральный, к тому же сам Женя искренне желает, чтобы они его поняли и простили). Хотя в течение 7 месяцев от него требовали только такого текста (а борьба за текст письма началась с первого дня, что говорит о цели самой акции как пропагандистской и что её жертва (вернее её «субъект») была выбрана не случайно), в котором дискриминационным образом упоминались бы 8 живущих здесь литераторов. Однако у него достало мужества эти притязания отклонить.

Но отсутствие опыта и некоторые психологические особенности его личности, а самое главное, установка – «выжить, чтобы писать», – привели его к компромиссу. Впрочем, сам он к этому относится без особого трагического накала и полученную свободу ценит превыше всего, чтобы работать и работать. Плохое материальное положение, к сожалению, отнимает от литературной работы много сил и времени, к тому же литературная подёнщина в каком-то смысле и унижает его (хотя именно в нём эти комплексы развиты очень слабо).

Но самое тяжёлое последствие его «дела» – потеря многих друзей. Эту боль он переживает в себе, так как особо поделиться не с кем. Человек он, безусловно, талантливый, но, к сожалению, большинство публикаций (особенно в «Каталоге» и в «Континенте») не дают о нём полного и верного представления. «Проверяющий» и «Маленький [белый] голубь мира» – вещи ученические и сырые. «Красная площадь» – очень далека от авторского текста и, вообще, от окончательного варианта. Поскольку Максимов опубликовал сырые («сопливые», как сказал Женя) черновики первого рабочего варианта (их потом было ещё три).

Его романа «Мы встретились в Раю», изданного Глезером, никто здесь не видел, включая самого автора. Но если он напечатан по авторскому оригиналу и без самовольных сокращений или, не дай бог, изменений (к которым автор относится в высшей степени болезненно), то это единственная (правда, я забыл упомянуть «Диссидента и чиновницу») вещь, по которой можно судить о его таланте. Сейчас, как мне кажется, он полон сил и в ближайшие его замыслы входят: а. дописать к трем, уже напечатанным (к сожалению, в черновом варианте) повестям из серии «Москвабургские повести», ещё три: «Водовозовъ и сынъ», «Голос Америки» – фантастическая повесть о том, как большевикам удалось путём фазоинвенции заглушить передачи «Голос Америки» и, организовав собственную студию и подобрав голоса дикторов под уже узнаваемых всеми американцев, выйти в эфир с фальсифицированной программой и что из этого вышло.

И повесть «Шанель» (уже в самом названии намёк на гоголевские повести, впрочем, как и название всего цикла). Эта повесть основана на действительной истории, которая произошла с одной нашей общей знакомой. Сам анекдот весьма примечателен: нашу знакомую пригласила к себе в гости Галя Брежнева, с которой они соседствовали и дружили в детстве и которую она не видела больше 30-ти лет. Готовясь к встрече, она позвонила одной известной спекулянтке с просьбой достать ей хорошее платье. Через некоторое время та предложила ей чудесное платье фирмы «Шанель» (или какой-то другой – не помню). Естественно, за бешеные деньги. Но платье так понравилось, что она решила его купить и вечером позвонила этой спекулянтке поблагодарить её. И тут, совершенно неожиданно, услышала: «Ещё бы, дорогая, это платье от самой Гали Брежневой». Что было дальше – когда повесть будет закончена.

Кроме «Москвабургских повестей» пишутся 2 романа: «Фауст и Мефистофель» 19 и «Эти русские» – фантастический роман о том, как советскую Россию после короткой, но решительной битвы захватили американцы. И началось «великое построение капитализма». Со всеми вытекающими отсюда прелестями.

Роман

многоплановый, сложный, и потому пересказу не поддаётся. Если к этому добавить несколько написанных и пишущихся пьес, то станет очевидно, что работает он интенсивно.

19

О романе «Фауст и Мефистофель» Козловский только размышлял, но не писал.

Все участники «Каталога» возмущены рецензией в «Континенте»: по их мнению, она глупая и односторонняя, сфокусирована исключительно на политических аспектах (то есть всё как у нас, только наоборот).

Беспокоит судьба литературного наследия ещё одного участника «Каталога», теперь уже покойного Евгения Харитонова. Писатель редкого таланта и тончайшего вкуса (к сожалению, очень неудачно напечатанный в этом альманахе). После него остался им самим составленный и выверенный сборник (составление которого он закончил за два дня до смерти), подытоживший всю его жизнь 20 . Этот сборник существует в трёх экземплярах. Один из которых сразу после смерти Жени был отправлен Аксёнову, который хранит почему-то ледяное молчание; второй – у его матери, женщины совершенно противоположных взглядов и вкусов, и есть основание полагать, что этот экземпляр уже уничтожен. Третий хранится у меня, и моё постоянное желание – прислать его тебе.

20

Речь идёт о сборнике «Под домашним арестом».

Но уже давно нет возможности. А рисковать единственным авторским экземпляром было бы преступно. Надо бы сделать хорошую фотокопию, но на всё это у меня не хватает сил, так как в моём архиве сейчас несколько десятков таких книг-рукописей. Что со всем этим будет, когда я уеду (или меня посадят), – я не знаю, тем более что постоянно возрастает трудность с хранением.

Получил «Записки нудного человека» [Владимира Альбрехта]. Не совсем понимаю, каким образом они оказались у тебя. Мне кажется, что я их умышленно попридержал, так как автор не совсем был уверен в целесообразности их публикации и, во-вторых, чтобы «Кислый ломтик» был опубликован раньше (я хорошо помню, как посылал тебе эту рукопись – правленую самим автором и не содержавшую грубых ошибок). Впрочем, это было так давно, что я мог всё забыть и перепутать, а записей на эту тему я не вёл. Да и спросить теперь не у кого. У Володи только что закончилась повторная психиатрическая экспертиза (первая не устроила городскую прокуратуру – каково!?), но и она почему-то пришлась не по вкусу, и он оставлен в больнице на третий срок. Весь мир о нём как-то забыл: где же все его бывшие друзья – Чалидзе, Твердохлебов, Турчин, Владимов?

Пытаюсь организовать действующий комитет в его защиту, но, в связи с «особым положением», это не так легко, так как такие комитеты подвергаются разгрому немедленно. Нужно придумать какой-то новый механизм, более сопротивляемый и более эффективный. Кстати, в связи с возможным комитетом, если бы такой удалось создать, могли бы рассчитывать на публикацию наших документов в «Трибуне»? Объясню, в чём трудность, – возможно, но это пока не точно, способ функционирования – без раскрытия своих членов (иначе мы не просуществуем и двух дней). И все документы будут подписаны от имени комитета. Зато каждый формальный член будет обладать правом вето на публикацию. Организационных трудностей при такой структуре много больше, но появляется шанс остаться эффективной силой в течение продолжительного времени.

Прости, что не касаюсь в этом письме журнальных дел – это тема следующего письма. От всех огромный шлю привет, целую А.

P. S. Слышал ли ты что-нибудь о Ж. [Жаке Мелконяне]? В своё время он предлагал мне сделать хороший вызов в Швейцарию, как бы вступить с ним в контакт?

Худяков – Шелковскому 06.82

Г. Шелковский!

За опубликование материала за подписью лица – интервью, к материалу отношения не имеющего, будете отвечать по суду.

Худяков