Переплетения судеб
Шрифт:
Превспоминание было столь же реальным, как настоящие воспоминания. Он чувствовал солоноватый запах воды. И жар губ Квинн Фокс.
Поддавшись бессознательному порыву, он нырнул рукой в карман. Пальцы нащупали помятую книжицу в кожаной обложке и вытащили ее на свет.
Старый журнал Профессора порядком истрепался. За последние три недели Эш перечитал его, наверное, раз сто, тщательно выискивая в записях своего учителя (среди которых были и описания любопытных случаев из жизни, и какие-то загадочные зарисовки, и обрывочные заметки) потайные смыслы и подсказки.
Он стиснул зубы и медленно выдохнул, жалея, что Профессор, увы, не сидит на соседнем стуле и с ним нельзя поговорить.
Еще бы, ведь он погиб. Его убили на базе Форт Хантер 17 марта 1980 года. И от него только и осталось, что этот потрепанный журнал в кожаном переплете.
Эш начал снова пролистывать зачитанные страницы и вдруг замер, обнаружив, что из переплета торчит обрывок бумаги. Сперва ему показалось, что недостает всего одной странички, но, приглядевшись, он заметил, что выдрано сразу несколько. Эш задумчиво провел пальцем по обрывкам страниц, сдвинув брови. Неужели их вырвал Профессор, пожелав скрыть содержание одной из записей? Но почему?
Неожиданно перед ним снова возник бармен. Теперь он уже смотрел с нескрываемым подозрением.
– Послушайте, одну кружку я вам налью, так и быть, но…
– Наливай сразу две, – резко перебил его Эш. Бармен недовольно нахмурился, и тогда он сунул руку в карман и положил конверт с деньгами на барную стойку, звучно припечатав его ладонью. В конце концов, какой смысл в экономии, если жить ему осталось меньше недели?
Бармен опасливо заглянул в конверт (видимо, испугавшись, что там может быть яд), а потом одобрительно вскинул бровь, пересчитав купюры. Недаром говорят, что самый верный способ расположить человека к себе – это вручить ему пачку купюр, желательно в твердой валюте. Он спрятал конверт в карман и отвернулся, чтобы налить Эшу пива.
– Наливай, не жалей, – велел ему Эш.
Я тороплюсь, так что напишу буквально несколько строк. Никола Тесла только что убежал в дом в поисках бурбона, и мне не очень хочется, чтобы он, вернувшись, застал меня с карандашом и блокнотом в руках.
Его, скажем так, временами одолевает паранойя… Не хочу давать ему лишних поводов для подозрений.
Сейчас я сижу на деревянном стуле посреди экспериментальной станции Теслы близ Колорадо-Спрингс. Здание напоминает просторный амбар, большую часть которого занимает гигантская катушка – пожалуй, я в жизни не видел ничего подобного. Есть здесь и другие приборы: генераторы, лампочки и так далее, но при этом на станции почти никаких бытовых удобств. Когда я спросил Николу, где он обедает и чем вообще подкрепляет силы, он посмотрел на меня как на марсианина.
Кстати сказать, он не верит моим рассказам о путешествиях
Впрочем, я сам в этом виноват. Я приземлился чересчур близко к его мастерской, и Никола увидел мой корабль. Учитывая, что путешествовать по воздуху люди начали только в 1903 году, как вы, вероятно, помните, я со своей летающей посудиной на целых четыре года перегнал технический прогресс. К тому же для конца девятнадцатого века мой корабль и впрямь выглядит чересчур навороченным. Словом, гипотезы Николы о моей «инопланетности» вполне логичны.
Кажется, он идет! Скорее прячу блокнот, пока меня не поймали с поличным…
7
Дороти
Прожектора резко погасли, и Дороти окутала тьма. С непривычки у нее сперва зарябило в глазах, а зрение помутилось. Она слышала только, как звонко стучат кнопки и мерно затихают моторы.
А потом послышался насмешливый голос Романа.
– «Покутить всласть»? Ты серьезно? Кажется, еще немного – и ты выдашь свой истинный возраст!
Дороти потерла глаза.
– А что, так уже не говорят?
– Уже лет сто, – заверил Роман, выйдя из-за камер с сумкой, полной украденных шедевров.
Сумку он опустил в тележку, где уже лежали некоторые из драгоценностей короля Иоанна, достал из нее картину Вермеера и принялся внимательно ее рассматривать, склонив голову.
– Подумать только, а ведь за последние двести лет мы – первые, кому довелось увидеть этот шедевр! – с благоговением заметил он.
Рябь в глазах у Дороти наконец прошла, и она перевела взгляд на картину. Та и впрямь потрясала воображение. Впрочем, дело было не только в непревзойденном мастерстве художника – в той же степени Дороти восхищали и изумительные красоты краев и времен, которыми им с Романом довелось полюбоваться. Порой они отправлялись в путешествия по необходимости, а иногда – только потому, что кому-то из них хотелось повидать ту или иную страну или эпоху.
С полотнами Вермеера, которые Дороти мечтала увидеть своими глазами, так и получилось. И теперь, вспоминая о том путешествии, она украдкой улыбнулась и отвела взгляд от картины.
Приблизившись к Роману, она взяла королевский скипетр.
– Честно говоря, не понимаю, зачем он вообще нужен, – проговорила она. – Это же, по сути, просто красивая палка и ничего больше. Или все-таки…
Кто-то многозначительно прочистил горло у Дороти за спиной, давая понять, что они с Романом не одни. Не выпуская скипетра из пальцев, она обернулась.
На пороге стояла девушка – высокая, широкоплечая, с пышными бедрами и длинными рыжими волосами, заплетенными в косу. Кожа у нее была усыпана веснушками – их было так много, что различить ее цвет было крайне трудно. На лице поблескивали большие темно-карие глаза.
– Мира! – удивленно воскликнула Дороти. Мира работала в борделе Мака Мерфи. И хотя он не питал особого доверия к женщинам, Мире, с которой они познакомились еще до потопа, он временами поручал дела, не входящие непосредственно в ее обязанности.